«Человека не имею, который опустил бы меня в воду, когда возмутится вода» (Ин, 5, 7).Человека не имею...

Но разве кругом не было сотен, тысяч людей? Да, были, но за 38 лет не нашлось человека, который помог бы больному.

Сердца человеческого не нашлось.

Припоминаю я из одной мирской повести. Женщина, больная душой, хочет, чтобы кто-нибудь помог ее скорбной душе выйти из тоски и тьмы греха. И нет никого. Нет человека.

«Бывало, — говорит она, — я со стеной плачу. Прижмусь и плачу. Человека бы надо, да нет, и я — со стеной». «Стена-то бывает лучше человека», — отвечают ей.

Неужели так? Неужели стена лучше человека-христианина?

Кажется, да. Оскудела жалость, единение, любовь.

В одном доме живут иногда тысячи. И сосед не знает, не хо­чет знать, что делается за стеной. А там, может быть, человек не жалуется стене, потому что нет человека, а бьется головой об стену в тоске и муке.

Я писал, как жила первохристианская община.

В ней христианин не мог сказать: «Не имам человека».

Тогда не нашлось бы среди христиан брата, который бы, видя по­гибающего брата, сказал, как Каин: «Разве я сторож брату своему?»

Христиане, живя единой душой и сердцем, «назидали друг друга», «друг друга тяготы носили».

Случалось и тогда человеку «заболеть душевно», томиться сом­нением, биться в сетях греха, но не пришлось бы такому челове­ку 38 лет ждать «помогающего».

Скоро подошли бы к нему братья и поторопились бы опустить его в Вифезду Господню, в волны любви христианской, в живя­щие воды божественного слова.

Брат хранил душу брата, считал себя ответственным за грех брата, как за свой грех.

Он упал, впал в искушение. Как я могу допустить это... Не уследить. Разве каждый из нас не страж души брата своего?

И торопится вытащить упавшего из прокаженной ямы греха.

А у нас теперь даже наши дети иногда бьются в тумане и пау­тине греха, хватаются, погибая, изрезанными руками за края проруби, — и помогающего нет.

Тяжко и страшно.

Где же христиане? «Где человек?»

Пусто. Жизнь похожа на темный лес, где заплутались слепые.

Впереди свет, простор, но как выйдешь туда, на светлый Бо­жий путь, к правде Божией, «в землю праведную»?

Для этого нужно, чтобы рука об руку шли братья о Христе вслед за Христом.

                                                       * * *

Расслабленный ждет, чтобы кто-нибудь опустил его в воду.

Как много теперь расслабленных, усталых душ, которые поте­ряли пути и мечутся в тревоге опять, как слепые в лесу.

А Вифезда рядом, живая вода, всегда возмущенная во исцеле­ние силой Божией — рядом.

Эта живая вода — слово Божие, молитва, храм Божий.

Почему не идут сюда усталые люди, больные душой и совестью?

А потому, что «человека не имеют».

Нет людей, которые могли бы, как ангел, жаждущей Агари около умирающего Израиля сказать: «Вот колодезь Божий, вот Вифезда. Иди и погрузись. И пей».

Нет людей, которые шли бы к скорбящему с утешением слова Божия.

Св. Златоуст требует, чтобы в дни праздничные христиане веред литургией поджидали ленивых христиан у дверей их домов, чтобы возбудить в них «голод и жажду» слышания слова Божия, помешать идти на зрелище вместо храма.

Это была забота о душе ближнего.

Мы не заботимся даже о том, чтобы в тьму невежества (в деревне), или в тьму неверия (в городе) внести свет слова Божия, книгу Божию.

Вспрыснуть «живой водой мертвые души».

1909 г.