Идеологическая подоплека, а следовательно, и мотивы подделки «Соборного деяния» и Требника митрополита Феогноста очевидны: так русская официальная церковь боролась с расколом. Любопытно, что сохранилось упоминание о возможной причастности самого Петра I к идее изготовления фальшивок. Фальсифицированные факты прошлого в ряду других аргументов борьбы с расколом обращали внимание современников на якобы давно развенчанные постулаты «расколоучительства». Однако авторы подделки явно недооценили важность содержательной и технической сторон фальсификаций, подставив их под удар образованных идеологов раскола. Тем не менее это обстоятельство ни в коей мере не умаляет тех усилий, которые были затрачены фальсификаторами. Подделка в этом отношении представляет несомненный интерес.
Прежде всего заметим, что оказался неслучайным выбор героя фальсификации, времени и обстоятельств его действий. Авторы подделки серьезно поработали с подлинными историческими источниками. Уже в XII веке богословские споры достигли Руси, о чем повествовала, например, широко известная в XVIII веке Никоновская летопись. В ней и других летописях рассказывается, в частности, о бурных прениях, развернувшихся в середине XII столетия вокруг соблюдения поста в среду и пятницу, если в эти дни недели случались великие праздники. Так, ростовский епископ Леон рьяно отстаивал необходимость отказа от употребления мяса в такие дни. Его опровергал суздальский епископ Федор. По сообщениям летописей, в присутствии великого князя Андрея Боголюбского «бысть тяжа про то велика». В конце концов истину стороны решили искать в Греции.
По пути туда, в ставке греческого императора Мануила на Дунае, болгарский священнослужитель Адриан подтвердил правоту епископа Федора. Однако Леон не согласился с ним, дерзко спорил и едва не был утоплен в реке греческими священниками.
Таким образом, русские летописи, а возможно, и другие источники подтолкнули авторов фальсификации на изобретение «сюжета» «Соборного деяния». Очевидно, недолго им пришлось размышлять и над прототипом своего героя. Искать его среди русских еретиков им показалось неудобным – фальсификаторы были, разумеется, приверженцами не только своей веры, но и патриотами своего отечества. Важно было показать связь учения придуманного ими еретика не только со старообрядчеством, но и с католичеством. Тем самым наносился двойной удар: и по католичеству, по крайней мере, часть догматов которого осуждалась еще греческими деятелями церкви в XII веке, и по старообрядцам, отдельные элементы вероучения которых возводились к католичеству. И здесь на помощь авторам фальсификации пришло знание зарубежной литературы и источников.
В сферу их внимания попало, в частности, сочинение польского историка XV века Я. Длугоша. В нем Длугош среди прочего сообщал, что в 1233 г. киевский князь Владимир Рюрикович изгнал приора латинского храма святой Марии (находившегося в Киеве) некоего Мартина вместе с другими католическими монахами, ибо испугался, как бы «эти проповедники не доказали, сколь далека греческая вера от истины». Разумеется, последнее соображение нисколько не могло удовлетворить фальсификаторов, зато само упомянутое Длугошем имя показалось им подходящим для героя, тем более что оно оказалось связанным с представителем католической церкви.
Итак, сюжет и герой были найдены, и авторы приступили к «творчеству». Сейчас невозможно в подробностях восстановить, как это было. Остаются неизвестными лица, изготовившие «Соборное деяние». Наличие в нем ряда белорусизмов, обнаруженное знание польской литературы (а значит, и языка) указывают на то, что подделка вышла из среды западнорусского (белорусского) православного духовенства (возможно, к ней приложили руку те, кто подписал письмо, с которым подделка была направлена в Москву). Существовало по крайней мере две редакции подделки. Первая обнародована Питиримом в 1709–1711 гг. Вторая представляла собой уже более тщательно сфабрикованный документ – именно этой редакции приданы соответствующие «признаки древности», по которым был нанесен уничтожающий удар раскольниками.
Что же касается Требника митрополита Феогноста, то его появление только в публикации «Соборного деяния» определенно говорит о том, что фальсификация этого памятника была осуществлена уже в Москве, сразу после поступления сюда «Соборного деяния».
Таким образом, фальшивки оказались разоблаченными спустя несколько лет после их изготовления. Казалось бы, на этом и должна была закончиться их жизнь как подлинных исторических источников. Но официальная церковь не только не спешила признать подлоги, а, наоборот, поставила задачу во что бы то ни стало дискредитировать «Поморские ответы». Это было поручено известному иерарху Феофилакту Лопатинскому, который и представил свой труд в 1734 г. Очевидно, даже Синод остался неудовлетворен этим опровержением. Сохранилось устное предание, согласно которому Лопатинский в своей критике «Поморских ответов» обошел вопрос о подлинности «Соборного деяния» и Требника митрополита Феогноста, заявив: «Пусть на сие пишут возражения тии, которые в том Питириму помогли, а я писать никогда на то не буду...» Рукопись Лопатинского была направлена на просмотр одному из «первооткрывателей» «Соборного деяния» – Питириму. Видимо, и Питирим оказался не очень доволен сочинением своего коллеги – во всяком случае, ни тогда, ни спустя годы оно так и не было напечатано. Вновь о труде Лопатинского заговорили только в 1742 г., когда Синод направил его на изучение и дополнение знаменитому Арсению Мацеевичу – тобольскому, а затем ростовскому митрополиту. Мацеевич в своем отзыве писал: «Учиненные покойным Феофилактом, архиепископом тверским, на те раскольничьи ответы возражения надлежит по исправлении выпечатать немедля, дабы злохульники и суеверны раскольники на церковь святую блевотин своих не испущали...»
Увы, праведный гнев прославленного иерарха не мог заменить аргументы, которые, видимо, не находились. Несмотря на то что в 1743 г. Синод, торопя Мацеевича, просил его «подтвердить еще указом, дабы, во-первых, без всякого продолжения в какой возможно скорости вышепоказанное возражение свидетельством окончил, которое по окончании со мнением своим прислать...», труд Лопатинского с исправлениями и добавлениями Мацеевича также не увидел света.
Церковь нашла достаточно хитроумный способ «отстоять» подлинность прежде всего «Соборного деяния» и приглушить резонанс от «Поморских ответов». По позднейшему признанию митрополита Филарета, «Святейший Синод, найдя сей документ подверженным сомнениям и спорам и зная, что раскольники, по их нерассудительности, оспаривание оного документа могут принять за оспаривание всей правоты церковной... рассудил устранить сей документ от продолжения споров...». «Соборное деяние» было опечатано печатью Синода и вместе с «Требником митрополита Феогноста» передано на хранение в московскую Синодальную библиотеку. Таким образом, оригиналы двух подделок были изъяты из общественного оборота, что исключало какую-либо возможность сопоставления палеографической части «Поморских ответов» с внешними признаками «Соборного деяния» и «Требника митрополита Феогноста».
С тех пор официальная церковь предпочитала вообще не упоминать о своих «прениях» со старообрядцами о существовании рукописей «Соборного деяния» и «Требника митрополита Феогноста». Однако, замалчивая рукописи, она вовсе не отказалась от признания достоверности самого собора 1157 г., изобретая для этого все новые и новые доказательства, а подчас идя и на откровенный подлог. В этом смысле весьма характерен «аргумент», приведенный в послании 1780 г. архиепископа херсонского Никифора к раскольникам: «Деяния оного собора рукописные, даже до сих пор находятся в Риме в библиотеке Ватиканской, почерком преизрядным начертанные и собственноручным подписанием епископов утвержденные, как свидетельствует очевидный свидетель Аллатий в своей книге, нарицаемой "Беспрерывное восточной и западной церкви согласие"». Таким образом, скептикам, не имевшим возможности ознакомиться с оригинальной рукописью киевского собора 1157 г., предлагалось еще менее осуществимое дело: обратиться в библиотеку Ватикана, чтобы воочию убедиться в наличии определения о Мартине Арменине константинопольского собора 1158 г., которое якобы имело все признаки подлинности, отсутствующие в русской рукописи.
«Прения», которые вела официальная русская церковь со старообрядцами по поводу осуждения в XII в. еретика Мартина, естественно, попали в сферу внимания ученых. Развивавшаяся отечественная историческая наука не могла пройти мимо столь важного факта древнерусской истории. И весьма символично, что одному из лучших историков XVIII в. Г.Ф. Миллеру принадлежала хоть и осторожная, но публичная постановка вопроса о подлинности «Соборного деяния». В 1771 г. при открытии Вольного Российского Собрания при Московском университете он предложил желающим защитить «Соборное деяние» от нападок раскольников. По словам Евгения Болховитинова, за это взялся протоиерей московского Успенского собора П.А. Алексеев. Однако сделал он это «столь кратко, что решение сие не для всех, а особливо противников, может показаться достаточным ответом». Труд Алексеева не сохранился, но можно легко догадаться, что его автор шел по стопам своих предшественников.
В начале XIX в. под руководством блестящего знатока древнерусской истории Евгения Болховитинова студентом Петербургской духовной академии И. Лавровым была подготовлена специальная диссертация, посвященная доказательству реальности факта осуждения Мартина. Это был замечательный образец рассуждений, призванный запутать в схоластических умозаключениях проблему подлинности и достоверности «Соборного деяния».
Основное внимание в диссертации сосредоточено на доказательстве возможности осуждения в XII в. ереси Мартина и опровержении в этой связи соответствующих аргументов «Поморских ответов».
Отсутствие каких-либо известий о соборе 1157 г. в сохранившихся источниках Лавров объясняет тем, что такой собор мог быть тайным из-за опасения разгласить еретическое учение. Списки «Соборного деяния» или записи в источниках о них, размышляет он, погибли во время ордынского нашествия. Наконец, о соборе могли просто долгое время не знать, как не знали до 1800 г. «Слова о полку Игореве», или же скрывать известия о нем вплоть до XVIII в., так как церковные соборы «имели предметом научить триперстному сложению, а не повествовать о его злоупотреблении». Рассуждение авторов «Поморских ответов» относительно отсутствия в житии киевского митрополита Константина упоминания о каком-либо участии его в суде над еретиком Лавров пытается опровергнуть тем, что житие содержится в краткой редакции «продолжений Несторовой летописи». По его мнению, события 1154—1161 гг. в Киеве, когда князья поочередно захватывали город, породили у киевлян растерянность, они запутались в том, кого считать своим великим князем. Поэтому в «Соборном деянии» Ростислав ошибочно назван как княживший в Киеве в 1157 г. Впрочем, замечает Лавров, в «Соборном деянии» вовсе не говорится, что Ростислав присутствовал на самом киевском соборе, а сказано только, что осуждение еретика Мартина состоялось при нем, то есть при его жизни.
Пытается Лавров опровергнуть и другие аргументы «Поморских ответов». Касаясь расхождений между пергаментным списком «Соборного деяния» и списком Питирима, он пишет, что оба они не являлись оригиналами, восходя к разным протографам. Летоисчисление от Рождества Христова, наличие «предречий» в конце страниц пергаменной рукописи он объясняет традициями, существовавшими якобы в России и в европейских странах еще с XVII и даже с XV в. Останавливаясь на подмеченном авторами «Поморских ответов» смешении в «Соборном деянии» «славянских и российских речений», Лавров замечает, что «кроме церковных мы ни в одной древней книге не имеем чистой славянской (речи.— В. К.). Сами писатели древних русских книг в употреблении речений не согласны, и мы ясно видим различие между писаниями киевскими, волынскими, новгородскими, московскими, белорусскими и другими».
Лавров вынужден признать, что отсутствие имен и подписей епископов в «Соборном деянии» необычно. Однако «не может статься,— пишет он,— чтобы подлинное "Соборное деяние" на Мартина не было подписано всеми присутствующими на соборе отцами». Во всем, по его мнению, виноват переписчик, не пожелавший даже упомянуть епископов или не имевший их имен в том оригинале, с которого изготовил пергаментную рукопись, обнаруженную в начале XVIII в.
Диссертация Лаврова проблему подлинности и достоверности «Соборного деяния» последовательно переносила в плоскость рассмотрения «внешних обстоятельств» собора 1157 г. и внутреннего его содержания. Иначе говоря, она подменяла рассмотрение вопроса о том, насколько можно доверять рукописи «Соборного деяния», вопросом о том, что такой собор мог состояться в XII в. По существу, в диссертации на основе своеобразной презумпции желательности осуждения еретика в XII в. был дан свод призрачных доказательств этого вымышленного исторического факта. Автор старательно и не без успеха стремился обойти все аргументы «Поморских ответов». Для доказательства своей точки зрения он использовал даже ряд бесспорных наблюдений по текстологии древних рукописей, накопленных к тому времени исторической наукой. Он, например, говорит, по меньшей мере, о двух редакциях «Соборного деяния», отразивших два разных протографа, апеллирует к переписчику документа, учитывает, что переписчики древних рукописей могли сокращать или дополнять свои оригиналы, и т. д.
Диссертация Лаврова — первый опубликованный и наиболее продуманный свод возражений против «Поморских ответов».
В работе над ней чувствовалась рука Евгения Болховитинова. Отношение к «Соборному деянию» самого Болховитинова претерпело известную эволюцию. В 1807—1814 гг. он выступал поборником подлинности этого документа, о чем свидетельствует его руководство названной выше работой Лаврова. Но в «Описании Киево-Софийской церкви» Болховитинов уже более осторожен в своем отношении к памятнику. Говоря о сочиненной Питиримом «Пращице», он заметил, что в ней помещено «Соборное деяние», «бывшее якобы на некоего еретика Мартина Арменина в Киеве 1157 г. ...Но раскольники оспаривают бытие сего собора». В «Словаре русских писателей духовного чина» Болховитинов лишь бегло упомянул (в биографии Питирима) о написанной им «Пращице», в издании которой помещено и «Соборное деяние».
Отстаивал реальность собора на еретика Мартина и другой знаток отечественных древностей начала XIX в. — И.И. Григорович. Подробно рассказывая в своем исследовании о соборах, бывших в России до воцарения Ивана Грозного, Григорович обещает в будущем написать специальное «суждение», «в котором разрешаются важнейшие возражения поморских или олонецких раскольников».
В. П. Козлов, член-корреспондент РАН, руководитель Федерального архивного агентства
Делопроизводство, 2008, №1-2
|
