Одним из первых историков раскола стал доктор права Н.В. Варадинов, написавший многотомную историю Министерства Внутренних Дел. Восьмая, дополнительная, книга посвящена истории распоряжений по расколу.

Исследование Варадинова носило глубокий, всеобъемлющий характер. Автору удалось систематизировать распоряжения государственной власти в области раскола и действия Министерства Внутренних Дел, выделить мотивы, которые были доминирующими на том или ином этапе развития с середины XVII до середины XIX вв. Отношение к расколу со стороны Варадинова было традиционным для своего времени: главной причиной его появления и живучести автор считал невежество и отсутствие просвещения. Оценивая политику Министерства Внутренних Дел, он разделил политику в этом вопросе. Раскол рассматривал   как явление государственное, политическое, религиозное, духовное. В зависимости оттого, какой взгляд преобладал, выстраивалась и политическая линия деятельности Министерства Внутренних Дел.

На основе большого фактического материала Варадинов показал, как шел процесс усложнения и расширения государственно-церковных отношений в области раскола. Если в первые годы существования раскола правительство ограничивалось отдельными указами и постановлениями, то к середине XIX в. работала целая административная машина, издавалось множество указов, законов и инструкций. При этом не менялась ни сущность старообрядческого вероучения, ни количественный состав раскольников, ни отношение приверженцев конфессии к власти. Создается впечатление, что раскол и власть существовали параллельно.

Работа Варадинова создает хорошую базу для дальнейшего исследования государственной политики в отношении раскола. Являясь историком Права, Варадинов сумел собрать и проанализировать значительное число документальных источников - указов, постановлений - по части раскола, выделить этапы в деятельности правительства в отношении староверов, дать характеристику этих этапов. Хронологически его исследование ограничивается 1855 г. Слабой стороной работы является отношение автора к самому явлению раскола как проявлению темноты и забитости необразованной массы народа.

По нашему мнению, в историографии этого времени можно выделить следующие направления: демократическое, народническое, либеральное.

Подлинный переворот в научном изучении старообрядчества совершил А. П. Щапов.

Афанасий Прокопьевич Щапов родился в 1830 г. недалеко от Иркутска. В 1852 г. закончил Иркутскую духовную семинарию и в числе лучших учеников был направлен за казенный счет в Казанскую духовную академию. Здесь он, в частности, составил опись рукописей библиотеки Соловецкого монастыря, вывезенных в Казань на время Крымской войны. В 1858 г. вышла его студенческая магистерская диссертация "Русский раскол старообряд­ства". Это было совершенно новое явление, обратившее на себя всеобщее внимание. Щапов рассматривает здесь раскол не только как религиозное, но и как историческо-бытовое и социальное явление: в нем сохранился окаменелый остаток Древней Руси, выразилась русская народность XVII в. Позднее Щапов развил свои идеи в статье "Земство и раскол" ("Отечествен­ные Записки" 1862 г.). Взгляды Щапова развивали его ученики и последо­ватели: Н.Я.Аристов26; В. Формаковский27; В.В.Андреев28.

В 1860 г. Щапов был приглашен профессором русской истории в Уни­верситет, где его лекции имели большой успех. Но в 1861 г. после обнародования Манифеста об освобождении крестьян, присутствовал на панихиде по крестьянам села Бездна, не желавшим признавать Манифеста. Был арестован, но министр внутренних дел Валуев взял Щапова на поруки и назначил чиновником министерства по раскольничьим делам. В 1864 г. сослан в Иркутск, где и умер в 1876 г.29'

Его основной труд "Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственно­сти в XVII век и в первой половине XVIII. Опыт исторического исследования о причинах происхождения и распространения Русского раскола» был издан в Казани в 1859 г.

В своем труде Щапов ставит и пытается решить целый комплекс проблем, связанных с историей раскола: причины его появления; состояние общественной жизни Руси середины XVII века; определить глубинную сущность явления раскола.

По мнению Щапова основные исторические причины происхождения и распространения раскола были многообразны. К ним, в первую очередь, относятся суеверная привязанность к внешней обрядовой стороне, без духа веры и приверженность только к старине, недовольство гражданскими преобразованиями, начавшимися при Алексее Михайловиче и патриархе Никоне. Это - главный и первоначальный источник раскола. К другим значительным факторам принадлежали духовно-нравственное состояние русского народа, ставшее почвой, на которой появился и распространился раскол, а также внутренние силы и способы, посредством которых раскол сам развивался, как отдельное общество, изолированное от православного мира. Отклонение от порядка церковного, гражданское неустройство - это атмосфера, в которой, по мнению историка, распространялся раскол10.

Если суммировать аргументы Щапова, то, по его мнению, русский раскол сложился из двух начал: во-первых, из собственно церковного, как секта несогласная с православной церковью в отношении некоторых обрядов; во-вторых, из начала гражданского, или противогосударственного, как часть населения, восставшая против новшеств гражданских.

Последовательный исторический ход дела показал, что вовсе не патриарх Никон и его ревностная поспешность в исправлении книг были виною раскола, а он произошел вследствие векового развития в некото­рой особой части русского народа, мнимо-старообрядческого направле­ния. При этом сила русского раскола заключается в его религиозно-гражданском демократизме".

Щапов считал, что зарождение этого феномена произошло гораздо раньше, чем Никон осуществил свои реформы. Обнаружился он еще в XVI веке и особенно проявился в первой половине XVII столетия, в виде религиозно-обрядовой партии при московском книгопечатном дворе, упорно отстаивавшей старые книги и обряды. При Никоне раскол открылся явно и с самого начала принял характер не просто религиозно-обрядовый, мнимо-старообрядческий, но главным образом религиозно-демократический, как оппози­ция части низшего духовенства власти, суду и управлению патриарха.

Начиная с 1666 г., раскол, сохраняя религиозно-обрядовый и духовно-демократический характер, перешел из сферы церковной в сферу гражданской народной жизни. В связи с гражданским состоянием России, он принял характер народно-демократической оппозиции превращению России в европейскую Империю, новому политическому устройству и духов­ной жизни России. При Петре завершилось религиозно-гражданское развитие раскола: он окончательно принял характер религиозно-националь­но-демократический12. Появление, развитие и распространение старообрядчества стало возможным, по мнению Щапова, потому, что нравствен­ное состояние общества в тот период было на чрезвычайно низком уров­не. Раскол в нравственном отношении был плодом нравственных недостатков, распространенных в XVII в. среди большей части русского народа. Раскольники - "нравственные отверженники общества, отщепенцы, не имевшие доброй христианской и гражданской нравственности, не хо­тевшие подчиниться благоустроенному нравственному порядку и следо­вавшие своим похотям и склонностям".

Среди морально-этических недостатков выделялось отсутствие просве­щения как в умственной, так и в церковно-богослужебной жизни народа. В связи с этим раскол был отрицанием просвещения, "следствием крайне ограниченного, одностороннего образа мыслей невежественных поборников русской народности XVII в." С невежеством всегда шли рядом лег­коверие и суеверие.

Положение в самой церкви, по мнению исследователя, характеризовалось крайним невежеством духовенства, его леностью, нерадением в ис­полнении обрядов, пьянством, безнравственностью, что, конечно способ­ствовало росту популярности старообрядчества, выгодно отличающегося по данным параметрам от официальной церкви.

Главным орудием образования и распространения раскола стали расколоучители. "Это были люди, стоявшие во главе оппозиции, недовольной новым порядком вещей, люди, к которым примыкали все недовольные в том или другом отношении церковным и гражданским правительством, которые развивали и проводили в народе демократические идеи раскола. Если бы расколоначальники не восстали и не возмутили народ, раскола в церкви русской, по всей вероятности, не было бы" . Сопротив­ление, во имя старой веры, новому государственному порядку, демокра­тическое недовольство церковным и гражданским правительством в раз­ных отношениях после исправлений Никона и преобразований Алексея Михайловича и Петра Великого стали объединяющим началом оппози­ции. И церковное, и гражданское состояние России во второй половине XVII - первой половине XVIII вв. способствовало распространению рас­кола. Здесь сталкиваются соединительные функции государства и средне­вековое стремление к разобщению большинства народа. Раскол образовал противогосударственную общину, в которой объединялись все недовольные правительством. "В антипатии раскола правительству, в оппозиции его против нового государственного порядка и устройства России сходились все частные противогосударственные и демократические антипа­тии и стремления: и недовольство деспотизмом власти и преобладанием сильных, и недовольство крепостным состоянием, и недовольство областными управителями и чиновниками, и стеснение свободы и своеволия свободы и своеволия законами, и тягость податного состояния, и проч."15. Особенно развитию раскола благоприятствовал дух противогосударственной вольности и самоуправства, господствовавший в стрельцах и казаках, преимущественно по окраинам России. Значение исследования Щапова сохраняется до настоящего времени. Оно состоит в том, что явление раскола было исследовано последователь­но от момента его зарождения и до его распространения на всей территории России. Он исследовал составляющие раскола. Как правило, истори­ки, главным образом, концентрируют внимание на том, что Щапов впер­вые определил раскол как форму антиправительственного и антигосудар­ственного протеста. Думается, что это не совсем так. Большую ценность имеют его сопоставления гражданского и церковного состояния общества. Именно то, что послужило базой для появления раскола, а затем пути его быстрого распространения.

Вместе с тем, по нашему мнению, в работах Щапова проявились и некоторые черты, свойственные работам богословов. 3 первую очередь, это относится к констатации недостаточного просвещения старообрядчества, забитости, темноте народных масс. Правда, если богословская литература опиралась на этот тезис для доказательства превосходства православия, то Щапов видел в нем общую ситуацию, характерную для всего русского народа. Его политическое мировоззрение содержало просветительный компонент, но компонент эволюционного толка: в распространении знаний он видел способ прогрессивного развития трудового народа.

В.В. Андреев по праву считается продолжателем дела А.П. Щапова. Однако в его исследовании, в отличии от Щапова, чувствуется идеа­лизация раскольников ("Последователи раскола - самая трезвая, работящая, промышленная и грамотная часть нашего крестьянства"), односторонний подход к проблеме.

Если Щапов наметил новые пути исследования, не отвергая того, что было сделано раньше, и расширяя спектр направления исследований, то его последователи взяли лишь одну из его идеи и придали ей гипертрофированное значение.

Совершенно безапелляционно Андреев заявил, что изучение раскола с догматической и административной точки зрения ни к чему привести не могут, что изучать его можно только с земской точки зрения, в тесной связи с главными событиями народной истории. Тем самым необоснованно сужались рамки исследовательской работы, которая осуществляется только в строго заданном направлении и навряд ли может привести к объективным выводам.

Основное положение автора звучало следующим образом: "Раскол в своем происхождении является протестом земства против поглощения его прав центральной властью. Раскол в своем историческом развитии борет­ся не за старину, а против способа введения новых порядков без спроса земства. Старина для него лишь предлог".

Оппозиционное земское начало являлось критерием оценок. "В первое время раскол является под покровом церковного раздора и прения о догматических подробностях. Затем он делается защитником старой Руси против  новой. При Алексее Михайловиче он носит чисто религиозный характер; при Федоре Алексеевиче и в правление Софьи - религиозно-политический; при Петре I почти исключительно политический. По-видимому, тут есть непоследовательность: предводители раскола поднимают то то знамя, то другое, по усмотрению. Но это-то и доказывает, что не догматические подробности, не платье и борода были сущностью раскола. Народная земская оппозиционная среда брала то или другое, лишь как лозунги. Когда она оппонировала церковной власти, выражением ее был религиозный рас­кол. Когда началась борьба против западных нововведений, явился раскол политический и бытовой. Таким образом, становятся понятными видимые непоследовательности в среде поборников раскола".

Аналогичная позиция просматривается и в периодизации истории раскола.

Хотя задатки раскола существовали всегда после окончательного подчинения земства дружиною при Дмитрии Донском, но организуется он и становится грозным политическим явлением лишь со времени окончательного закрепощения крестьян (1649 г.).

С Екатерины II раскол становится явлением социальным и экономическим. При Петре он утратил свой религиозный характер, а теперь утра­тил и политический. Однако без отмены крепостного права не могло быть и речи о полном восстановлении земских прав. При Екатерине раскол не мог ослабеть, потому что положение крепостных не было изменено. С Екатерины раскол превращается в экономическую общину, охватывающую всю Россию. "Религиозный протест Аввакума и Никиты, политический протест Некрасова и Пугачева превращаются в экономический протест против Преображенского и Рогожского кладбищ".

Таким образом, возникновение, развитие, изменения в расколе В.В. Андреев связывает исключительно с развитием крепостного права.

Периодизация раскола в изложении Андреева выглядит весьма упрощенной. Главная причина этого, по нашему мнению, заключается в отсутствии четких критериев периодизации, которые в большей степени подчиняются политическому характеру. А старообрядчество для Андреева - скорее материал для иллюстрации собственных идей, чем предмет всестороннего изучения. В этом его подход стал слабым подобием концепции Щапова.

В расколе можно увидеть два подхода: один связан с тем, что разные политические силы могут использовать для достижения конкретных целей, на разных этапах, теории, лозунги, положения раскола. С другой сто­роны, как, например, В. В. Андреев, рассматривает раскол как цельное единое явление, которое само на разных этапах своего развития, для достижения тех или иных целей, использует разные лозунги (религиозные, политические, социальные) и, соответственно, меняет свою сущность. Однако, думается, что относиться к расколу столь примитивно просто нельзя. Да и сам Андреев в главе, посвященной согласиям и толкам, противоречил себе, говоря, что раскол не представлял собой единой политической или социальной партии. Он отразил в себе не только исторические предания, но и поверья, обряды и обычаи отдельных местностей и племен, поэтому он должен был распасться на согласия и толки. Причем это распадение стало результатом исторических и этнографических причин.

Таким образом, В.В. Андреев, являясь продолжателем щаповской традиции в историографии раскола, уступает ему в разработке концептуаль­ных подходов. Вместе с тем, связывая историю развития старообрядчества с традициями экономической, духовной, культурной жизни народа, автор расширяет наши представления о путях развития раскола в России

К представителям демократического направления исследователей рас­кола относился и Н.Я. Аристов, который также считался продолжателем историографического направления Щапова. Однако он оценивал раскол с другой позиции. По его мнению, это явление возникло в результате протеста против иноземного влияния на Руси, оно достаточно полно освещено в литературе.

Тем не менее, автор отказывается от оценки раскола как антигосударственного элемента в политической и социальной жизни России: "Смотря на раскол единственно с отрицательной точки зрения, некоторые ис­следователи приходили к заключению, что раскольничьи общины вредны для государства и составляют язву нашего отечества. Но близкое знаком­ство с историей и внутренним бытом раскола заставляет отвергнуть этот односторонний взгляд надело"31.

Аристов считает, что за последние сто лет суть раскола значительно изменилась. Преследования сменились льготами, что создавало условия для занятия устройством общин. Вражда раскольников против государства утихла: они стали усердными работниками, исправно платили пода­ти, выполняли другие обязанности.

Предметом изучения для Аристова стали раскольничьи обшины, на которые он смотрит как на одно из "самостоятельных и свободных начал, которые выработались народною жизнью"1'. Свои взгляды Аристов дока­зывает на примере создания и развития Выговского обшежительства.

Таким образом, заслугой исследования Аристова является то, что он сумел посмотреть на явление раскола с позиций его развития, постепенной трансформации от политического протеста против нововведений к стабильной экономической и хозяйственной деятельности в рамках су­ществующего государственного устройства.

Василий Иванович Кельсиев, соратник А. И. Герцена, один из основателей газеты для старообрядцев "Общее дело", которая издавалась за грани­цей, и, по мнению, издателей должна была стать организующим центром для того, чтобы поднять староверов на борьбу с существующим порядком. ВЛондоне В.И. Кельсиев издал четыре сборника "Правительственных сведений о раскольниках", которые стали бесценным источником для изуче­ния правительственной политики в области раскола.

Одновременно с публицистической деятельностью, В.И. Кельсиев излагает и собственное видение проблем старообрядчества.

Свою концепцию он строит на противопоставлении двух начал в отечественной истории: государственного единства и личной и областной независимости4".

Раскол он называет новым представителем свободы, не имеющим сознания, но ничего не щадящим для проповеди. "Раскол был протестом не только против правительства, но и против церкви. Он заявил при самом своем рождении, что и правительство и церковь должны быть народны, должны не вводить новых обычаев, не требуемых народом; и когда он был проклят собором и казнен в лице Никиты, стрельцов, соловецких бунтов­щиков - он проклял правительство с его духовенством, ушел в скиты и стал проповедывать ненависть к ненародным началам"41.

Раскол, по Кельсиеву, это есть форма проявления великорусами стремления к независимости, против всепоглащающего государственного един­ства. С Ивана Калиты до Александра I "никто из народа неумел заявитьи разъяснить, что спастись можно только совершенно иным порядком общественной жизни". И только в последнее время появилось сознание и стремление к коренному ниспровержению государственного начала.

Автор утверждал, что...если бы в нынешнем Русском правительстве была жизнь и хоть одна общая капля крови с русским народом, оно разрешило бы вопрос о расколе без помощи всяких секретных комитетов". Для этого необходимо объявить полноправие и свободу всяких исповеданий без исключения и не вмешиваться в дело чужой совести и убеждений. В данном случае позиция Кельсиева на несколько десятилетий опережает су шествующие правительственные воззрения на развитие мер и отношении раскола.

Взгляды В.И. Кельсиева вполне вписывались в теории демократов революционного направления, которые в 50-60-е годы пытались привлечь на свою сторону староверов, используя их антигосударственные и анти­правительственные настроения. Однако, как показала история, надежды на староверов как на силу, способную выступить против существующего порядка, правительства, строя совершенно необоснованны.

Таким образом, исследователи демократического направления совер­шили прорыв в изучении такого сложного явления отечественной истории как старообрядчество. Впервые история раскола анализировалась с канонической точки зрения и не только как фактор религиозной, церковной истории, а также и часть гражданской истории. Появился новый анализ причин возникновения раскола, распространения его новые критерии периодизации Исследования представителей демократического направления подготовили почву для дальнейшего научного осмысления истории староверия, позво­лили открыть новые проблемы и подходы. Начиная с 70-х годов XIX в. ведущим направлением в изучении старообрядчества становится народническое, что было предопределено истоическими условиями развития России. Народническое и неонародническое направления в историографии раскола

Народническое направление является одним из самых представительных в историографии, и это объясняется тем, что старообрядцы в боль­шинстве своем - это крестьянство, как уже говорилось выше, настроен­ное оппозиционно, во всяком случае на первый взгляд, по отношению к правительству. Поэтому оно и привлекало внимание народнической ин­теллигенции. Среди исследователей, занимавшихся этой проблемой, мож­но назвать А.С. Пругавина, И.С. Абрамова, В.И. Ясевич-Борадаевскую, СП. Мельгунова.

Александр Степанович Пругавин - один из самых известных исследователей раскола второй половины XIX веки, родился в 1850 г. в Архангельске. Образование получил в местной гимназии, а затем в Петровской земледельческой и лесной академии. Однако курса в академии он не закончил из-за исключения за участие в студенческих волнениях.

С 1877 г. А.С. Пругавин становится достаточно известным этнографом и публицистом. Он изучал жизнь, нравы, обычаи сектантов и староверов. Его первая печатная работа называлась "Знаем ли мы раскол?". Она появилась в "Неделе" за 1877 г. в №№ 49 и 50 (под псевдонимом Борецкий). Наиболее известные статьи А.С.Пругавина "Еретики" ("Голос". 1880. № 227, 229, 234); "Раскол и его исследователи" ("Русская мысль", 1880. № 12); "Значение сек­тантства в русской народной жизни" ("Русская мысль". 1881. № I); "Религи­озные кружки в СПб". ("Голос". 1882. №№ 67, 74, Х7 и др.); " Уральское ста­рообрядчество". ("Голос". 1883. №№ 33 и 37); "Русские сектанты до закона Змая 1883 г." ("Русская мысль". 1883. № 10 и 11); "Религиозные кружки в Москве" ("Северный Вестник". 1887. № 2).

Отдельным изданием появилась лишь книга "Раскол-сектантство. Материалы для изучения религиозно-бытовых движений русского наро­да.

Выпуск I. Библиография старообрядчества и его ответвлений" (М. 1887). В своих трудах о расколе Пругавин выступал за "безусловную веротерпимость и полную равноправность" раскольников и доказывал "тесную связь вопроса о расколе со всеми вопросами нашего общественного быта, которые относятся до правового и экономического положения народа"41. В 1917 г., после революции, он уехал из Петрограда в Сибирь. В марте  г. был арестован, отправлен в Красноярскую тюрьму, где и умер. Через все произведения А.С. Пругавина проходила мысль о том, что раскол - это сложное явление русской социальной жизни и соответственно, что этот вопрос всегда привлекал внимание государстве иных лея гелей

И правительственных чиновников, которые привыкли в расколе видеть опасного врага не только Церкви, но и государства. В докладах, запросах, записках официального характера вопрос этот решался "вкривь и вкось". В силу особой секретности материалы эти были недоступны прежде. Сейчас они не потеряли своей ценности.

Исследуя материалы официальных запросов министра внутренних дел к начальникам губерний, датируемых концом 60-х годов XIX в., А.С. Пругавин утверждал, что они не отвечали на поставленный вопрос о причинах усиления раскола. "Главная причина такой неудачи заключается, по нашему мнению, в том. что мы до сих пор еще не прониклись сознанием, что вопрос о расколе тесно, органически связывается не только с вопросами, касающимися Церкви, духовенства и школы, но также и со всеми теми вопросами нашего общественного бытия, которые относятся до правового и экономического положения народа"44.

Разнородность основных элементов, вызывающих и поддерживающих раскол, составляла, по мнению Пругавина, главную причину, почему вопрос о сектантстве не мог быть обсуждаем отдельно без связи и отношения его к другим наиболее важным и давно наболевшим вопросам общественной жизни.

Автор совершенно справедливо считал, что невозможно разрешить проблему раскола бюрократическим путем разных "секретных" и "конфиденциальных" переписок.

А.С. Пругавин обращал внимание на дне противоположные точки зре­ния, давно установившиеся на значение раскола-старообрядчества сточки зрения культуры и прогресса. Одни писатели считают: "раскол - одна тупая любовь к стране, бессмысленная привязанность к букве; его считают плодом невежества, противодействием просвещению, борьбою окаменелого обычая с подвижною наукою".

Другие признают раскол "крупным явлением народного умственного прогресса" и доказывают, что в нашей истории "раскол был едва ли не единственным явлением, когда русский народ - не в отдельных личнос­тях, а в целых массах - без руководства и побуждения со стороны власти или лиц, стоящих на степени высшей по образованию, показал своеоб­разную деятельность в области мысли и убеждения" (Н.И. Костомаров). Оба эти мнения, считает Пругавин, нуждаются в корректировке. Он доказывает, что в Древней Руси раскольники были умственно боле развитыми, чем православные. Полностью соглашается с позицией Костомарова, что раскольники любили спорить, мыслить45. Для раскола характерно стремление к свету, просвещению. В то время, когда большая часть русского крестьянства "коснела в полном невежестве", в расколе были признаки умственного развития и просвещения. В скитах были школы,  учителя, учительницы, библиотеки; старообрядческие писатели создавали стихи, произведения. Уже в то время, в старообрядчестве было со­знание недостаточности элементарных школ, зрела необходимость более широкого, научного образования.

Однако автор далек от того, чтобы представить старообрядчество как исключительно прогрессивный элемент в русской народно-общественной среде. Пругавин осознает, что "если средний раскольник действительно несколько выше по развитию среднего мужика православного, то все-таки эта "высота" составляет еще чересчур ничтожную ступеньку в лестнице об­щечеловеческого развития, чтобы можно было, основываясь на ней, выс­тавлять старообрядчество каким-то светочем прогресса и образования". Пругавин лишь обращает внимание на все возрастающие потребности староверов в образовании, которые требуют скорейшего разрешения. Умствен­ная жизнь раскола до настоящего времени остается без внимания властей. Статья "Значение сектантства в русской народной жизни" первоначально была напечатана в январской книжке журнала "Русская мысль" за 1881 г. Затем отдельной книжкой вышла в Москве в 1905 г. под названием "Раскол и сектантство в русской народной жизни"46. В Предисловии, написанном автором в 1904 г., отмечается, что "Вопрос о расколе-сектантстве принадлежит к числу вопросов, еще слишком мало разработанных нашей литературой. ... В виду этого попытка, имеющая целью осветить те или иные стороны раскола-сектантства, указать или наметить причины, кото­рые поддерживают его существование и даже способствуют его усилению, едва ли может считаться излишней".

Определяя раскол как цельный религиозно-бытовой культ, выработан­ный и созданный историческим процессом русской народной жизни, Пругавин утверждает, что в нем присутствуют идеи и стремления чисто рели­гиозные, а также вопросы и стремлениям бытового, социального склада и характера, так что весьма часто бывает почти невозможно определить, где кончаются первые и где начинаются вторые. При этом в одних сектах бе­рет перевес элемент религиозный, в других - социально-общественный; тем не менее присутствие каждого из обоих элементов неизбежно в уче­нии любой секты "только крайняя умственная близорукость может ут­верждать, что наше современное сектантство представляет собою явление исключительно религиозное, чуждое всяких общественных и бытовых мотивов и стремлений"47.

Таким образом, в основе концепции Пругавина лежит понятие раскола в тесной его связи с проблемами экономического и правового положения народа"...громадная, поразительная сила нашего сектантства главным образом обусловливается недостатками нашего духовенства и школы, нашего политического и социального строя. Таким образом, разнообразные мотивы и причины, вызывающие и поддерживающие раскол, сводятся главным    образом к следующим элементам: к церковному или, точнее говоря, духов­но-нравственному, культурному, политическому и социально