Прошел год. В 1926-м на праздник Вознесения Господня приехал к нам в Мурашкино епископ Гурий. После торжественного соборного служения за общей трапезой вдруг объявляет присутствующим вроде бы несерьезным тоном: „Братие, крепче запирайте ворота, скоро мы от вас о. Иоанна возьмем". Все запротестовали, заохали, закричали, а особенно те, кто по лишней пропустил, но серьезного ничего не применили.
Летом 1927 года врасплох приезжает ко мне на дом неизвестный гражданин, а я в это время служил Божественную литургию. Встретила его моя дочь и привела в храм. После литургии он подходит ко мне, берет благословение и рекомендуется, что он старообрядец из города Хвалынска Саратовской области, где имел большой магазин, числился купцом 1-й гильдии, был строителем и попечителем старообрядческого храма, а теперь лишен за грехи всего. Много скитался по Сибири, но теперь все прошло и он спокойно основался в Самаре, где и проживает по сие время. За все Богу слава! Назвал свое имя - Степан Григорьевич Гузиков.
„А теперь, дорогой мой батюшка, - продолжал он, - разрешите вам объявить цель моего приезда к вам. Я теперь состою членом двадцатки Самарской старообрядческой общины, которая и уполномочила меня поехать к вам и просить вас занять святительский пост и быть надзирателем и блюстителем Самарской епархии, которая сейчас стонет и разлагается от внутренних врагов, потому что нет собственного хозяина. А на основании чего я приехал? Согласно благословения епископа Филарета Казанского, который временно управляет Самарской епархией. Он благословил собрать Самарский епархиальный съезд и указал вас кандидатом на Самарскую епархию. Съезд состоялся от всех пяти благочинии Самаро-Уральской и Ульяновской епархии, и на нем единогласно решили избрать вас. Вот документы". И он подал мне бумаги.
Пресняковы пригласили нас пить чай. После чая пошли погулять, и я показал гостю наше большое село. Вернулись мы к обеду. После обеда Степан Григорьевич начал меня упрашивать и, как на Мариино стояние, без конца мне кланялся в ноги. Я ему в ответ сказал, чтобы он и не трудился и не надеялся - согласия я не дам, не пришло еще время. На этом наша беседа и закончилась.
За вечерним чаепитием пошли у нас беседы на разные темы. Гость у меня заночевал, а утром я пошел на базар и нанял ему подводу за 2 рубля - до пристани Работки, отстоящую от Мурашкино на 25 верст. Мой гость уехал и из Самары сообщил, что благополучно приехал в Работки приблизительно часов в семь вечера, сел на пароход и прибыл в Самару.
В 1928 году весной был Нижегородский епархиальный съезд, на котором единогласно утвердили мою кандидатуру. Того же года в августе состоялся в Москве Священный Собор, на котором меня упрашивали принять сан епископа. Я всячески отказывался, мотивируя своим малознанием, несколько раз доводили меня до слез.
Наступило воскресенье. Было объявлено, что состоится постриг священноиерея о. Василия Никитина с наречением имени Викентия. Утром в воскресенье о. Петр Селин собрался праздновать в храме на Тверской, где служил протоирей о. Петр Николаевич Прохоров из села Горбатова Нижегородской губернии, его земляк. (Я его также отлично знал, когда он был дьячком у Курбатова, а я там служил мальчиком.) Вот о. Петр Селин и соблазнил меня туда пойти, где праздновали. Туда же пришел и владыка Гурий. После литургии о. Петр Селин говорил проповедь. На правом клиросе управлял хором Василий Петрович Марков, который очень благодарил о. Петра за проповедь. На Рогожское я вернулся поздно вечером и крепко уснул. Утром я очень просил владыку Гурия благословить меня уехать домой, но он не благословил, сказав, что поеду тогда, когда кончится Собор.
Около обеда архиепископ Мелетий посылает за мной. Я прихожу. Он берет меня за руку, приводит в предел преподобного Сергия, в алтарь, к Спасителю за престолом и говорит: „ Вот, смотри на Спасителя. За твой отказ принять святительский сан -это за грех - никогда не замолишь. Если не хочешь служить Спасителю - Он тебя накажет".
При виде Спасителя на меня напал какой-то страх, и я, многогрешный, ленивый, грубый, дал согласие. Архиепископ Милетий меня благословил и сказал: „Приложись к ручке Спасителя". Потом мы вошли в зимний храм, где шло заседание Священного Собора. Он указал мне место, и я сел с епископами.
По окончании собора я вместе с епископом Гурием поехал в Нижний. Утром прибыли благополучно в Нижний, я владыку проводил до квартиры на церковном дворе, а сам спустился к пароходным пристаням. Смотрю, тащится епископ Филарет и несет на себе два больших чемодана. Я у него взял и проводил его на пароход, билет у него был уже куплен. Он меня поблагодарил, а я его осудил: экая жадность, почему бы извозчика не нанять, носильщика - а то все на себе. Пошел на другую пристань, купил билет и в 2 часа уехал в Работки, где был уже в 5 часов вечера. Там мне попался знакомый ямщик, который к 11 часам ночи привез меня в Мурашкино.
По приезде домой я пошел к Пресняковым, которые приняли меня очень радушно. Василий Васильевич Пресняков был прежде богатым купцом, на его усадьбе и храм поставлен. Он был и строителем храма, и председателем общины. Вот весь его приход и уполномочил быть ходатаем за меня. Составили прошение, все подписались, и вместе с ним мы поехали в Москву на Собор. По пути заехали в Нижний к владыке Гурию. Тут был и владыка Тихон, который тоже ехал на Собор, был и протоирей о. Иоанн Моржаков, и всем им Василий Васильевич показал прошение. Они прочитали и сказали, что прошение это ничего не даст, потому что „вы своего священника расхвалили, как говорят, через края".
Пригласили к чаю. Василий Васильевич о моем согласии ничего не знает, потому что он уехал с Собора в воскресенье, а я, как говорил выше, дал согласие в понедельник. Но я пока молчу и не объявляю.
Он начинает рассказывать жене: „Аннушка, ты бы посмотрела и послушала, что творилось на соборе, - так в истерику впала бы. Человек десять священников кругом обступили любимого нашего батюшку и начали голосить: просим, просим, просим. За ноги и за руки хватают, в ноги кланяются. Особенно маленький попишка Петр Селин: сам маленький, а язык большой. Эти попы, видимо, специально такие операции проделывают, как цыгане и цыганки на большой дороге. До тех пор нашего батюшку замордовали, что он заплакал даже, зарыдал, как ребенок. Один батюшка с Рогожского кладбища вступился за нашего батюшку: „Отцы! Что насилуете человека? Раз боится принять великий сан!" А эти дергуны закончили: „Иди, иди. Тебя это не касается". Затем был перерыв - обед. В 5 часов опять заседание возобновляется. Все епископы опять предлагают убедить нашего батюшку. Аннушка, я в этот момент так разгорячился, откуда-то у меня смелость. Подбегаю к столу, где заседают святители и возвышенным голосом заявляю: „Владыки святые! Я прошу и умоляю: оставьте у нас нашего батюшку. Приход у нас большой и разбросанный, и такой батюшка, как наш, нам необходим..." Дальше мне говорить не дали. Я тогда вынимаю из кармана прошение, и мне желательно вручить его председателю собора архиепископу Мелетию, со словами, что если не хотите слушать один голос, то прослушайте 300 голосов. В этот момент вскакивает епископ Геронтий, вырывает из рук моих прошение и гневно говорит: „Что выше: епархия или какой-то приход? Хотя бы, по-вашему, он был и большой..." Вот, Аннушка, какой шум, да представь, что это не один день: среда, четверг, пятница. А в субботу, видимо, самарцы уехали в Павловский Посад - просить протоиерея о. Стефана Чертихина. Вот, Аннушка, такие дела. А теперь, слава Богу".
Выслушав все это, я немного помолчал, потом собрался с силами и заявляю: „Василий Васильевич, а ведь я дал согласие. Тогда, после вас в понедельник..." И все рассказал по порядку. Их точно громом поразило, и стали они гневно и в беспорядке говорить. Видя их горестное душевное настроение, я поспешил удалиться к себе на квартиру.
В праздник Воздвижения Честнаго Креста Господня 14 сентября после литургии Василий Васильевич обратился к молящимся: „Братие! Наш любимый батюшка нас оставляет. Нужно его просить, чтобы он постарался найти после себя заместителя - священника". Все стали просить. Я дал согласие найти священника и добавил, что не оставлю вас, сирых, не уеду до тех пор, пока не будет нового священника.
Ездил я к владыке Гурию, который указал кандидата, дьячка старообрядческого храма села Собакино Арзамасского уезда. Я туда посылал человека - сына диакона Николая Ивановича Шешунова, который сумел уговорить кандидата и получить от него согласие быть священником.
Свою дочь Ольгу Ивановну я выдал замуж за Павла Николаевича Грузкова из села Стрельнико-во Костромской области. Бракосочетание совершал священник деревни Цедни Степан Андреевич Кисляков - в Мурашкине 10 ноября 1928 года. После свадьбы пробыл с любезными детьми до 17 ноября и в этот день уехал в Чернуху, где уже был владыка Гурий и диакон Михаил, которые сильно беспокоились: а вдруг я не приеду.
19 ноября я принял постриг с наречением имени Иринарха, выбранного владыкой Гурием (именинник 28 ноября - св. мученика Иринарха). В этот же вечер меня отвезли в Деворин - это в лесу женский монастырь, в двух верстах от Чернухи, где игуменьей была матушка Анисия, препростая, смиренная, святая. Отвели мне келью, изолированную, с отдельным ходом. Пищу мне подавали холодную - один раз в день, что было поручено расторопной инокине-старушке. Ночевал я в затворе первую ночь и там же первый день - понедельник - провел. К вечеру принесли холодную пищу: капусту, огурцы, свеклу и картошку, литровую кружку квасу и два куска по фунту пшеничного и аржаного хлеба. Думаю, что это норма не затворнику, а хорошему работнику. А вот чайку бы! И такая сделалась жажда! Думаю: это мне испытание. Аз, грешный, привык к щам мясным да к густому чаю, к сладкому вину. Прости, Господи, мне, многогрешному новому иноку Иринарху. Составил себе винегрет, покроша картофеля, капусты, огурцов, свеклы, и налил квасу. Прочитал молитву и начал уписывать так, что, как говорят, за ушами пищит. И вышел ужин вкусный-превкусный.
Пришел вторник - праздник 21 ноября: Введение в Церковь Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и Присно Девы Марии. Расторопная матушка принесла мне обед, но не в вечер, а часов в 12, и не холодный, а горячий, из трех блюд: щи, каша и жареная картошка. Покушал я и стал читать Четь-Минею на русском языке. Вечером приносят ужин, от которого я отказался. Ночью, с праздника на среду, часы не помню, стучатся ко мне в дверь. Сама игуменья сотворила молитву Иисусо-ву. Я отпер дверь. Входит матушка и печальным дрожащим голосом говорит: „Отче святыи, потрудитесь исправить инокиню (имя, к сожалению, я теперь забыл). Она молодая, а теперь при смерти".
- „А почему вы так заключили?" - спрашиваю я. А она отвечает: „ Она чахоточная и сейчас у нее хлынула кровь горлом. А таких случаев у меня было два, это третий. Потрудитесь..." - „А мне можно?" -„ А почему же нет? Спасти человека тебя Сам Христос прислал к нам, грешным. У нас есть духовный отец, да мирской, да молодой, да когда его призовем, это пройдет время, а она может не дожить". Я пошел.
Пришел в келью больной. Лежит молодая инокиня, очень красивая, но бледная, как полотно, лежит прямо на полу. Около нее стоит таз, полный алой крови. Дышит тяжело, кровь еще не совсем унялась. Я приступил к исповеди. Больная от чистого сердца со слезами рассказала мне все свои вольные и невольные грехи от юности и до сего часа. Причастить больную, с общего согласия с игуменьей, я.воздержался, пока не остановится совсем кровь. Действительно, минут через 30 кровь остановилась. Больной дали прополоскать рот и умыли уста. После этого я преподал ей Святые Тайны -Животворящее Тело Христово и Животворящую Кровь Христову, сиречь причастие. Затем она слабым, но ясным голосом сказала: „Духовный отче святый и ты, матушка игуменья, и вы все, любезные о Христе сестрицы, простите меня грешную, и вас всех Бог простит".
Я благословил читать канон на исход души, а сам сел отдохнуть. Как только прочитали канон, она стала дышать реже и реже. Затем сильный вздох - и все...
Я ушел в свой затвор, а матушки приступили обряжать преставльшуюся согласно своего иноческого устава. По просьбе игуменьи пришлось мне совершить и погребение. Только начали, приезжает священник - их духовный отец, которого я пригласил на совместное служение. Когда кончили, я ушел в свой затвор. Теперь не помню, в какой день ее отпевали и где и на какое кладбище ее положили. Приглашали меня на общую поминальную тра-. пезу в трапезную, но я отказался. Тогда мне принесли всего в келью.
Всего в затворе пробыл я только 15 дней, за 25 дней остался в долгу, вероятно, без отдачи.
В понедельник 4 декабря я выехал из Чернухи. Приехал в Мурашкино накануне Николы - 5 декабря. Всю ночь провел в сборах. Часа два соснул - и к литургии. Литургию служил новый священник о. Стефан. По окончании литургии и молебна я обратился к молящимся с маленьким назидательным словом, поздравил их с новым пастырем, просил почитать и уважать нового батюшку, снабжать его всем необходимым и по-христиански любить его. Потом подчеркнул, что я своему обещанию остался верен - не оставил их сирых. Затем стал прощаться. И в этот момент пошел плач, особенно женщин, которые ко мне благоволили. Старался, как можно, их успокоить. Ведь мне надо было торопиться: 10 декабря была назначена хиротония, и был дорог каждый час. Домой пришел уже в первом часу, а в два часа нужно было выезжать. Подали лошадей, в распряжку на розвальнях; на одни дровни уложили багаж, на другие сели мы: я, сын Анатолий и извозчик. Выехали во двор. Подвозчики были свои прихожане - духовные дети из Бакалды. Провожать собралось человек двадцать, из них один единоверец, живущий напротив, сосед Иван Константинович Пузанков, который сказал речь. Провожающих собралось очень бы много, но я объявил отъезд в 4 часа, а выехал в 2 часа.
Благополучно доехали до станции Пьянский Перевоз Московско-Казанской ж. д., где я и купил два билета до Самары. Пошли сдавать багаж. Извозчики моментально весь багаж распаковали и перенесли к весам. У весов очереди и никакой задержки не было, багаж сдали, получили квитанцию. При себе у нас остался только один чемоданчик. Извозчики стали с нами прощаться и желать счастливого пути. Я стал спрашивать, сколько им нужно за труды. „ Ничего! Как можно брать со своего духовного отца?" Тогда я прибег к другой комбинации: вложил деньги в конверт и вручил им: „Вот вам на угощение. Как приедете домой, устройте вечер и угостите своих жен". Они поблагодарили и уехали. А мы с сыном пошли на станцию ждать поезда.
Сели на поезд, но ехать пришлось недолго - всего два пролета на 70 верст до Арзамаса. Здесь была пересадка, где пришлось переждать два часа. Благополучно погрузились. Это было еще 6 декабря - день праздника Святителя Христова Николы, который как скорый помощник и заступник и нам помогал в пути. Нашли указанные в билете верхнее и нижнее места и от переутомления быстро заснули, как говорится, богатырским сном.
Проснулись утром в 9 часов. День был четверг. Погода выдалась ясная, морозная. Соседи, которые помещались рядом с нами, оказались людьми очень хорошими. Здесь подоспела какая-то станция. Сосед берет большой чайник и обращается к Анатолию: „ Молодой человек, может быть, послужишь нам старикам: слетай-ка за кипятком". Анатолий стремглав помчался и принес кипятку. Вероятно, ему эта услуга понравилась: как только станция, так Анатолий и предлагает свои услуги. А сосед шутник такой: „ Молодой человек, нас запоишь кипятком. А знаешь, есть русская пословица: „Вода - не водка, много не выпьешь", и еще одна: „Вода и мельницы ломает".
Но вот к вечеру кипяточку-то захотелось. На какой-то небольшой станции Анатолий побежал за кипятком. А кипяток оказался далеко, да еще за ним и очередь. А паровоз стоял недолго. Прозвенел третий звонок, и поезд тронулся. Все побежали. Анатолий растерялся: что делать? Кипятка не достал, а паровоз ждать не хочет. Какой-то гражданин, тоже из нашего вагона, дернул его за рукав: „ Ты чего рот-то разинул? Бежим скорее, а то останемся". Прыгнули уже в самый последний вагон. Здесь Анатолий обращается к гражданину: „Да ведь это не тот вагон, нам нужен третий". „Ах, ты, растяпа, - отвечает гражданин, - ты что, первый раз в поезде едешь? Раз опоздал - садись в любой, какой подвернется, а там перейдешь. Ведь мы едва сели в последний вагон, а то проморгали бы и сидели бы раздетые на станции". - „А как же теперь?"- „Вот как. Скоро будет большая станция, там поезд стоять будет 20 минут. Вот там мы спокойно и перейдем в свой вагон, только от меня не отставай. Ты привык со своим отцом-попом на кобыле ездить, а это железная дорога!" - „А у нас и кобылы-то не было, а были жеребец и корова". - „Ну, все равно, лошадь, ее остановил - и баста. Вот и станция. Ну, пойдем, слезай, не моргай".
Набрали кипятку и прошли в наш вагон. Гражданин идет вперед, а Анатолий за ним. Гражданин обращается ко мне: „Вот, батюшка, ваш сынишка. Остался бы, если бы не я. Видимо, едет по железной дороге в первый раз". - „Да, - отвечаю, - действительно в первый раз, приношу вам глубокую благодарность. Спаси Христос! - „Наверное, вы волновались?" - „Да, было дело. Но ваша жена подошла ко мне и сказала: „Не беспокойтесь, батюшка, мой муж тоже не вернулся. Вероятно, сел в другой вагон и сынишку вашего с собой взял". Только здесь я немного успокоился и набрался терпения -ждать до следующей станции. Все успокоились, все были рады. Я достал подаренные мне в дорогу пироги и оладушки, накормил сына, и он, выпив два стакана „трудового" кипятка, лег на верхнюю полку и заснул. А я, многогрешный, в душе молитвенно поблагодарил Бога и Его великого угодника Святителя Николу за помощь. Это скорый помощник Святитель Никола помог.
Анатолий спит, а мои соседи долго не спали, вспоминая и приводя примеры об отстающих пассажирах, когда не только такие неопытные мальчики, но и взрослые пассажиры делали ошибки.
Прошла ночь. Наступила пятница - 8 декабря. В 11 часов поезд пришел к вокзалу Самары. Нас встретил священник о. Григорий Маслов и Степан Григорьевич Гузиков. Поздоровались. Потом они отошли от меня в сторону и о чем-то крупно разговаривали. Даже руками размахивали. Далее подходит ко мне Гузиков: „Пожалуйста, садитесь вот на эту пролетку". Я сел. Рядом садится Гузиков, а напротив сын. Подошел о. Григорий, заявляет: „Степан Григорьевич! Вы так по-своему делаете?" - „А как же? - отвечает Гузиков. - „Извозчик, трогай!" -„А я должен с вами..." - „Нет места! - отвечает Гузиков. - берите себе извозчика".
Поехали. Дорогой спрашивают: „Степан Григорьевич, что-то у вас какой-то конфликт с батюшкой". - „Да что вам рассказывать? Вы нам телеграфировали, чтобы вам была приготовлена изолированная квартира. Церковный совет принял меры разыскать квартиру. Это стоило многих трудов, потому что с квартирами сейчас большой кризис. Наконец, наши поиски увенчались успехом, нашли. Только пришлось внутренний ремонт взять на себя. Домик во дворе, особняк из четырех комнат. Хозяйка имеет три небольших домика, сама живет позади усадьбы. Ваша квартира посреди усадьбы, а по фасаду, выходящему на улицу, квартируют квартиранты. Хозяйка - старушка, очень интеллигентная, гуманная. Плата - 30 руб. в месяц. Вот мы на собрании и решили всем церковным советом, чтобы по приезде вас сразу привезти в новую квартиру. А о. Григорий настаивал, чтобы вас отвезли к нему. А у него большое семейство и постоянно чужой народ". А вот и квартира - Уральская улица, д. 117.
Вошли в калиточку, прошли до середины дворика, где маленький особняк. На крылечке стоял высокий поджарый мужчина, лет шестидесяти с лишним, с редкой седой бородкой, подстриженный в кружок, на нем синяя русская рубашка, на которую надет безрукавный стеганый жилет. Также на нем стеганые на ватине толстые штаны, на ногах белые чесаные сапоги, на которых резиновые, вероятно №14, галоши. На голове шапка, небось, лет сорок ношена. На вид мужчина очень суровый и сердитый. При виде нас снимает шапку и кланяется до земли: „Прости меня, отче святый, и благослови, и помолися о мне грешном - будущем твоем слуге послушнике Симеоне".
Я его благословил. „ Просим милости, входите в свою келью". Вошли. „Раздевайтесь". Степан Григорьевич поясняет: „Этот человек - природный старообрядец, уроженец Самары. Имеет свой домик на этой же улице, только в начале - №8, на берегу речки Самарки, где мост, через который проходит железная дорога. Святое имя его - Симеон Иванович Пырсин. У него три сына, все женатые. Старший отделился, ушел к теще, видимо, много нагрешил. А второй и младший живут с ним. Второй - в задней квартире, а младший - в передней. Зовут его Михаилом, славный парень". - „Какой парень, - вмешался Семен Иванович, - когда он имеет троих детей". - „Миша ходит на клирос, числится у нас хорошим певцом. Голос у него - бас, и бас очень складный, бархатный, покладистый. А жена у него - Поленька, чудная женщина, настоящая русская древлеистинная христианка. А вот, отче, скажу самое главное: сей раб Божий Симеон изъявил на общем собрании желание, что он будет служить будущему епископу верой и правдой - безвозмездно в течение целого года.
Семен Иванович грубым басом заявляет: "Бот что, Степан Григорьевич, есть русская пословица: "Соловья баснями не кормят". Поди-ка «скорей к своей благоверной Ольге Степановне, пусть что-либо приготовит и принесет, а то я и сам приду А сейчас я буду ставить самовар. Ну, пока до свиданья"
Семен Иванович начал ставить самовар, а сам вместо молитвы приговаривает:"Краснобай, навалился, как прежде в своих магазинах умасливать покупателей, вот приходится теперь трудиться, не слушали Апостола..."
Я
посмотрел комнаты, и келарь всё бурчит:"Тонкий человек, а не понимает, что люди с дороги приехали, устали, кушать хотят... А сам-то наверно, прежде, чем ехать на вокзал, натрюкался..." В это момент упала с самовара труба. " Ишь ты, не хочет стоять на огне..."
А время уже 2 часа. Наконец, самовар поспел. Звенит звонок. Келарь впускает женщину, которая извиняется: " Простите уж Христа ради, задержала". Принесла большую корзину. Сверху что-то белое. Это скатерть. Развернула и накрыла стол. Вынимает пачку чаю, чайник: "Заваривай, Семен Иванович". Далее вынимает три стакана, три блюдца и три чайные ложки, вазу варенья, сахарницу с сахаром. На тарелке порядочный пирог и белый и аржаной хлеб, большую чашку винегрета: тут и картофель, и капуста, и свекла, и морковь, и яблоки моченые, и вишня заливная. Одном словом, настоящий винегрет, налито масла порядочно, масло - горчичное....
|
