Имеющий крестьянские корни древний род куп­цов-промышленников, именитых людей, баронов и графов Строгановых дал России много славных имен. Получив от Петра I в самом конце XVII в. земли по правым притокам Камы - Инве и Обве, Строгановы более чем на два века связали историю своего рода с Верхокамьем, где с середины XIX в. развернул активную хозяйственную и социальную деятельность граф Сергей Григорьевич Строганов (1794-1882) - видный го­сударственный и общественный деятель своего времени.

В цен­тральных, региональных и муниципальных архивах сохранилось огромное количество документов, отложившихся в результате деятельности этой многогранной исторической фигуры. Предме­том данной работы станут наиболее заметные и интересные меро­приятия графа по отношению к старообрядческому беспоповско­му населению этих мест. Естественно, что такой характеристике Должны предшествовать основные сведения о С.П. Строганове, которые мы приводим, опираясь на труды уральских историков1.

Представитель старшей (баронской) ветви Строгановых, для сохранения графской ветви фамилии он, с разрешения верховной власти, женился на старшей дочери графини Софьи Владимиров­ны Строгановой - Наталье Павловне и принял графский титул,  а после смерти тещи в 1845 г. Сергей Григорьевич с женой вступили во владение огромной латифундией. Начав свою карьеру в 20 лет в лейб-гвардии Гусарском полку, он дослужился до звания генерал-майора, а позже стал генералом от кавалерии и генерал-адъютантом; Строганов был участником Крымской войны, чле­ном Государственного Совета, сенатором и кавалером. В течение 10 лет (1826-1835 гг.) он состоял членом Комитета устройства учебных заведений и, что нам особенно дорого, - с 1835 г. яв­лялся попечителем Императорского Московского университета и Московского учебного округа, а будучи председателем Обще­ства истории и древности российских при Московском универси­тете, всячески способствовал изданию его трудов. С.Г. Строганов основал Археологическую комиссию и являлся ее пожизненным председателем, на свои средства учредил художественную шко­лу - Строгановское училище в Москве. Выйдя в 1847 г. в отстав­ку, Сергей Григорьевич много времени отдавал своему любимому делу - коллекционированию предметов древности, монет, соби­ранию картин.

Освободившись от государственной службы, не меньшее вни­мание граф стал уделять своим Пермским вотчинам, показав себя рачительным помещиком и инициативным экономистом. Вступив в права владения огромным Пермским нераздельным имением, он в 1846 г. лично прибыл в центр майората село Ильинское, где размещалось Главное управление уральскими вотчинами Стро­гановых, и провел там все лето, внимательно вникая в работу же­лезоделательных заводов, соляных промыслов, ведение лесного и сельского хозяйства. Видимо, в это время у него и возник целый ряд проектов, к реализации которых он активно и приступил.

Находясь в с. Ильинском, Сергей Григорьевич постоянно вы­слушивал доклады главноуправляющего и членов Главного управления, ежедневно читал их «донесения», «мнения» и «све­дения», знакомился с многочисленными прошениями крестьян, заводских мастеровых и служителей, которым приезд барина да­вал уникальный шанс разрешить наболевшие вопросы. Большин­ство прошений сохранилось в виде снятых и зарегистрированных в канцелярии копий, на которых есть и резолюции самого графа, написанные характерным размашистым почерком. В 1920-е годы после целой серии невосполнимых утрат огромный пермский архив Строгановых по инициативе известного историка Урала  д.А. Введенского был перевезен в Москву, но небольшая его часть - всего 77 дел, и в том числе ряд бумаг о пребывании С.Г. Строганова в имении, остались на месте и до выхода в свет статьи О.Л. Кутьева2 практически не были известны широкому кругу ис­следователей в отличие от хранящейся в РГАДА основной части архива, включающего десятки тысяч дел. В дальнейшем мы будем
использовать только материалы РГАДА3.

Большая часть «Дела по прошениям, подаванным его сиятель­ству графу Сергию Григорьевичу во время пребывания в Перм­ском нераздельном имении в 1846 году» представляет собой раз­дел «Об отобрании земельных угодий, бывших в пользовании просителей, но впоследствии по разным обстоятельствам пере­шедшим от них в пользование других крестьян, такоже об отводе угодий вновь»4. Таким образом, основная масса просителей на­деялась, что барин разрешит проблемы, возникшие вследствие имущественной дифференциации. Этот обширный документ предназначался для внутреннего делопроизводства, он написан малоразборчивым почерком и нуждается в отдельном исследова­нии. Пока же мы отметим, что земельные споры между крестья­нами (особенно смежных волостей) составляли большую часть дел Оханского уездного суда за вторую пол. XVIII—XIX вв.5

Зато остальные 96 прошений представлены в форме таблич­ной сводки, где они все пронумерованы и сгруппированы по округам и ведомствам. Основная графа имеет название «имена просителей и содержание просьб», а «резолюции его сиятель­ства» занимают совсем немного места. Выясняется, что чис­ло прошений резко убывало по мере удаленности от Главного управления. Так, если по Ильинскому ведомству было 38 про­шений, то из огромного Очерского округа графу доложили всего лишь два прошения за № 93 и 94: «села Карагайского крестьян­ского сына об увольнении на оброк» с резолюцией «уважить» и «Павловского завода мастерового Степана Михайлова Пермякова о положенной ему с женою хлебной пенсии» с решением «вы­дать богадельной хлеб»6. Таким образом, староверы Верхокамья проигнорировали возможность решить свои проблемы с помощью нового помещика. В строгановском архиве нами обнаружена краткая, но емкая характеристика состояния крестьянского хозяйства и «нравствен­ности» в Пермском майорате, составленная в 1846 г. одним из чле­нов Главного управления в селе Ильинском, видимо, по заданию владельца накануне его визита в Уральские вотчины. Считаем целесообразным привести этот документ полностью7 (документ представляет собой беловик, написанный четким писарским по­черком, что говорит о его предназначении для владельца име­ния).

"О земледелии

Земледелие здесь составляет главную отрасль промышлен­ности и основу благосостояния крестьян, но, к сожалению, оно далеко еще от того совершенства, на котором бы могло находить­ся. В обработке земли крестьяне держатся старинного навыка, не улучшая ни земледельческих орудий, ни переменяя образа поль­зования землею посредством каких-либо севооборотов, и хотя здесь в деревнях можно найти крестьян богатых и бедных, но это различие происходит не от того, что один из них следовал лучшей системе // л. 18 об. хозяйства нежели другой, но единственно от­того, что богатый крестьянин был трудолюбивее и оборотисти-вее, а бедный не радел о своем участке земли или, как прежде часто делалось, отдавал его более трудолюбивому, а сам, не рабо­тая, довольствовался тем, чем тот платит ему за землю. Вообще же должно сказать, что крестьяне здешние неурожаев не знают, как по избытку пахотной земли, так и по удовлетворительности урожайности хлебов. По трехлетней сложности // л. 19. 1844, 45 и 46 годов на каждую наличную душу урожайного хлеба причита­лось без малого по 5 четвертей, а за исключением на собственное продовольствие по 3 четверти остается еще в избытке на душу по 2 четверти.

О нравственном состоянии народа

Крестьяне наши не могут похвалиться своею нравственнос­тью. Правда, они богобоязливы и часто ходят в церковь слушать божественную литургию (исключая раскольников), но почтение к старым и начальствующим в них более наружное и удерживается лишь силою власти. Из пороков между крестьянами // л. 19 об. замечается наиболее леность и пьянство. Первое даже заметно в отправлении собственных работ. В отношении 2-го можно заме­тить, что вино пьют все, не исключая и женщин, и при всяком удобном случае напиваются до полной. Наклонность промыш­лять воровством имеют немногие, и то, можно сказать, исключи­тельно в бедном классе".

В этой «экспертной оценке», по сути дела, говорится о стабиль­ном положении крестьянского полеводства на Западном Урале в середине XIX в. Очень интересно упоминание о широком рас­пространении в предшествующее время («как прежде часто де­лалось») случаев передачи крестьянами своего земельного надела в аренду более трудолюбивым и предприимчивым. При избытке земли, казалось бы, для последних в этом не было особой мотива­ции. Но можно предположить, что зажиточные хозяева охотно по­лучали таким образом в пользование более плодородную, а также, что не менее важно, находившуюся вблизи поселков «удворную» землю. Видимо, такие сделки совершались в устной форме при свидетелях, однако мы надеемся обнаружить какие-то их следы в материалах волостных судов.

Для расчета многих хозяйственно-экономических параметров крайне важно надежное определение среднего размера сбора зер­новых на одну душу. Документ приводит эти цифры: немногим менее пяти четвертей - 40 пудов, или 650 кг. Из них три четверти (24 пуда, или 380 кг) были необходимы для собственного пропи­тания, а остальные две (16 пудов, или 260 кг) шли на фураж и на продажу.

В оценке «нравственного состояния народа» сказывается при­надлежность наблюдателя к верхам вотчинной администрации. Отмечая общую религиозность земледельцев, он все же со сдер­жанной тревогой констатирует формальность почтения крестьян к старикам и вотчинным чинам, которая «удерживается лишь силой власти». В этих словах заложена перспектива возникнове­ния социальных противоречий в огромной латифундии Строга­новых.

Сурово звучат обвинения крестьянского населения в лености и поголовном пьянстве. На этом печальном фоне, думается, старо­веры Верхокамья выглядели в то время предпочтительнее «ни­кониан». Показательно, что в документе не говорится ни о каком разложении нравов в семейно-брачных отношениях. Однако от носительно староверов у графа С.Г. Строганова были другие воз­зрения.

Получив представление о положении дел в своем имении, граф активно взялся за устранение наиболее, с его точки зрения, опас­ных недостатков. Проследим эту его деятельность на примере Верхокамья.

Очевидно, подготовленное по его распоряжению «сведение» о числе невенчанных браков среди староверов произвело на него сильное впечатление, после чего граф Сергей Григорьевич в за­боте о моральном облике своих крепостных собственноручно со­чинил весьма пространные «Правила о предупреждении и пресе­чении распутства», утвержденные им 16 сентября 1846 г. Главы и статьи этого документа подробнейшим образом расписывали все виды наказаний - от предупреждения до высылки в Сибирь на поселение8. Поскольку этот документ вводился в Пермском имении «для опыта на один год»9, то 8 января 1848 г., т.е. более чем через 16 месяцев после издания «Правил», главный управляющий Волегов дал распоряжение Главному Ильинскому правлению «собрать и представить мне немедленно от всех Окружных правлений» со­ответствующие материалы10.

Исполняя распоряжение начальства, Очерское окружное правление уже 30 марта 1848 г. представляет список лиц, «судившихся за распутство» с момента введения «Пра­вил» в действие". Однако, получив аналогичные документы от всех окружных правлений и заводских контор, само Главное управле­ние почему-то не торопилось с их обработкой, что вынудило Волегова 30 декабря 1848 г. еще раз поставить этот вопрос12. После этого первичные данные от административных округов Пермского имения Строгановых в унифицированной табличной форме вместе с отзывами с мест были собраны в одно дело, материалы которого представляют уникальный источник по данной проблеме.

Рассмотрим статистические сведения, «пояснения» и «мне­ния» к ним относительно всего имения, Очерского округа и Се-пычевского ведомства. Всего со времени введения «Правил» под их действие подпало 695 чел., из них 342 мужчины и 353 жен­щины. Хотя общая доля «сужденных за распутство» во всем зависимом населении Пермского имения Строгановых крайне мала - 1% от 68 355 душ обоего пола, есть все основания счи­тать данную выборку репрезентативной. Среди наказанных «за распутство» мужчин абсолютное большинство приходится на же­натых (242, или 71%), неженатых же было всего 60 человек (18%). Среди женщин, наоборот, наибольший контингент наказанных оказался среди незамужних (172, или 49%). «Сужденных» вдов оказалось 94 (27%), а вдовцов гораздо меньше — 40 (12%). Мини­мальная доля «порочных» женщин пришлась на замужних — 87, или четверть от всего числа осужденных. Приведенные данные ярко иллюстрируют асимметричную схему внебрачных связей, характерную для традиционной культуры. Рельефно выявляет­ся, с одной стороны, гораздо большая свобода в этом отношении женатых мужчин по отношению к замужним женщинам (втрое), а с другой - превалирование инициативы незамужних женщин над замужними в такой же пропорции (266 против 87). На воз­никновение последнего дисбаланса, безусловно, повлияло общее превышение численности женского пола над мужским (примерно на 5—7%) вследствие наличия слоя «солдаток», а также более вы­сокой общей смертности мужчин. Но даже с этими поправками следует отметить вдвое большую инициативу «свободных» жен­щин перед неженатыми и вдовыми мужчинами.

На общем фоне имения Строгановых Сепычевская волость (ве­домство) выделяется более высокой долей «сужденных» обоего пола - 91 чел. из 5746, или 1,6%. Такое смещение стало следстви­ем конфессиональной специфики Верхокамья, где господствовала не признающая официальных браков поморская беспоповская вера. Мужчин, наказанных за предосудительное поведение, здесь оказа­лось намного больше женщин - 54 против 37 (2,1% и 1,2% от всего мужского и женского населения волости соответственно). Абсо­лютное большинство таких случаев среди мужчин приходилось на женатых - 31, или 57%, а у женщин на незамужних - 23, или 62%. При этом мужчин, не состоявших в браке, среди наказанных оказалось в шесть раз меньше, чем женщин, - 4 против 23, а сре-ДИ вдовствующих обратная пропорция - 19 мужчин и 5 женщин. Было наказано также 9 замужних женщин. Таким образом, Сепы­чевская волость демонстрирует заметно большую свободу нравов и доминирование мужского пола во внебрачных связях.

В подтверждение сказанного известный уральский историк XIX в. священник А. Луканин, изучая население Оханского уез­да по последней, 10-й ревизии 1858 г., выявил любопытную гео­графию концентрации незаконнорожденных детей. Он писал: «Отдельно по селам и обществам крайности еще больше: напри­мер, в Шерьинском обществе государственных крестьян толь­ко из 40 девиц одна (minimum) имеет детей, в селе Острожском гр. Строгановой из 39 - одна, в селе Карагайском той же помещи­цы из 14 - одна, в Хохловском заводе г. Лазарева из 22 - одна; напротив того, в Очерском и Павловском заводах гр. Строгановой из 4 - одна, а в селе Екатерининском г. Н. Всеволожского даже из 3 - одна (maximum); в прочих селах и заводах большею час-тию из 6, 7, 8 и 9 девиц одна имеет детей»13.

Своеобразие брачных отношений в старообрядческой среде Верхокамья привлекло пристальное внимание земских деятелей, организовавших в 1890-1891 гг. обследование экономического положения населения северо-западных волостей Оханского уезда. В публикации итогов обследования, в частности, отмечается, что женский вопрос в Сепычевской волости «имеет чрезвычайную бытовую важность. Дело в том, что здесь никаких формальных стеснений к совершению и расторжению браков не существует: никто даже не находит нужным регистрировать брак в заведенных на этот предмет книгах, что придавало бы, по словам ревнителей устойчивости семейного быта старообрядцев, некоторый вес важ­ности брака и всех связанных с ним правовых следствий.

Почин расторжения браков приписывается крестьянами главным обра­зом женщинам, которые будто бы часто меняют мужей - бывают де случаи, когда женщина в течение года меняет мужа 3-4 раза. Такие перебежчицы получили у крестьян даже особое прозвище «ратников». Грамотные же женщины после первого брачного раз­рыва обыкновенно уже уклоняются от последующего брачного сожительства, поступая в разряд привилегированных, исполня­ющих «духовные труды» в разных религиозных обрядах, приоб­ретая тем некоторые материальные средства и известный почет. Вследствие аскетического образа жизни их зовут «чернички» - они также учат детей грамоте. Гораздо в меньшей степени почин бывает по инициативе мужей. Ненормальные условия первого брака создавались из-за того, что родители считали своим дол­гом устроить семейную жизнь детей по своему усмотрению, не спрашивая согласия последних.

Особенно хрупки семьи, когда поморцы брачуются с белозерцами, австрийцами, часовенниками и беспоповцами. Родители всячески склоняют вступившую в их семью [невестку] в свое согласие. Эти религиозные усобицы и порождают главным образом семейные разногласия, влекущие за собой и брачные разрывы, и семейные разделы. Религиозно-обря­довая сторона жизни находится главным образом в руках женщин. Вызывает уважение тот факт, что мужчины не злоупотребля­ют правом сильного. Куницкий [один из участников обследова­ния. - В. П.] отметил лишь один случай, когда муж, приобретши новую жену, отставил от дома первую. Всего по волости три слу­чая двоеженства. За чистоту и устойчивость брачных уз особен­но ратует один из вероучителей сектантства бывший крепостной крестьянин д. Шантары Демид Степанович Паршаков, который, по его словам, «много потрудился в деле распространения про­мыслов и ремесел в своем обществе»14. Далее авторы исследова­ния провели интересное сравнение староверов и православных по удельному весу состоящих в браке среди лиц рабочего возраста. Оказалось, что среди мужчин Сепычевской волости официально женатых было 55,6%, а по четырем «сплошь православным» воло­стям - Кизвенской, Сивинской, Карагайской и Богдановской - 83%. Такой же полуторный дисбаланс между конфессиями имел место и по статистике замужних женщин — соответственно 46,6% и 68% замужних15. Понятно, что столь существенные раз­личия в брачных отношениях староверов Верхокамья и их право­славного окружения обуславливались прежде всего воззрениями поморского согласия, не признающего официального брака. При этом приведенное количество зарегистрированных семейных пар может служить своеобразным индикатором сохранения чистоты поморской веры.

Но вернемся в середину XIX в. Поскольку многие сепычане работали на ближних строгановских заводах, то их начальство в своем «мнении об удобоисполняемости правил» не преминуло Указать на шаткость нравов в Верхокамье: «По мнению Очерско-го правления в Сепыческом ведомстве распутство вкоренилось издавна в высшей степени и кроме показанных здесь... людей, су­димых по распутству, уклоняются в этом пороке и другие, в до­вольном числе, потому для пресечения распутства принимаются и необходимо принять в виде опыта еще на год более снисходи­тельные меры, назначаемые по местным обстоятельствам и по степени виновности каждого, именно: выговор, арест, работа на один или более день при общественных в самом ведомстве ра­ботах, телесное оштрафование до 3-х раз и до 3-х раз работа при Очерском заводе»16. Однако на практике пока что действовали го­раздо более суровые меры наказания. Так, в 1847 г. по статье 8 главы 1 «Правил», которая присуждала к отдаче в рекруты «за распутство, неисправление господских работ и неприлежание к домоводству», было осуждено три человека. Из них один, же­натый, по негодности к военной службе по приговору мирского общества был назначен к переводу в Билимбай; другой, также же­натый, вследствие малого роста был осужден «условно», до следу­ющего рекрутского набора, а последний, холостой, был отправлен в рекруты, но забракован армией из-за молодого возраста и «ныне женился и исправился». Еще один женатый крестьянин, Ефим Се­менов Вяткин, по приговору мирского общества был назначен к сдаче в рекруты как неисправимо развратный, но бежал в Сибирь. Мирской сход также приговорил к отсылке в Сибирь замужнюю Катерину Марамыгину17. Обращаем внимание на достаточно ак­тивное участие общественного мнения - крестьянских мирских сходов - в решении этих морально-этических вопросов.

Понятно, что обремененное массой других забот начальство местных «ведомств» стремилось уклониться от нового поручения. Так, относительно Путинского ведомства имеется свидетельство Главного управления, что «за распутство судим никто не был по упущению местного начальства»18.

В своем «мнении об удобоисполнимости правил» Очерское окружное правление, внимательно проанализировав накопленный опыт, сделало следующее заключение: «Правила его сиятельства графа о пресечении распутства по отзыву сельских начальств и по соображению Очерского правления признаются удобоисполни­мыми. Но поелику 16-ю ст[атьей] означенных Правил постанов­лено, чтобы о женатых и замужних, подвергающихся суждению за распутство, хотя бы и в первый раз, было представлено на рас­смотрение Окружных правлений, по определению которых нала­гаются штрафы [т.е. наказания], и как с буквальным выполнением такового порядка... неминуемо последует медленность, могущая давать подсудимым превратное понятие о действии Правил его сиятельства, то Очерское правление, в отстранение сего, полагало бы штрафы провинившимся в распутстве в первый раз предостав­лять налагать и приводить в исполнение местным начальствам, в мере, не превышающей их власти; а затем изобличенных в рас­путстве во 2-й и 3-й раз и вообще о тех, коим мера оштрафования, по их винам, будет превышать власть сельского начальства, пред­ставлять положенным порядком Правлению на его обсуждение и решение. Каковое мнение свое Очерское правление и имеет честь представить Главному Управлению на его утверждение»19.

Думается, что за витиеватыми объяснениями скрывалось и нежелание окружных правлений заниматься столь деликатными делами. Судя по всему, в первом своем сражении с традиционной культурой помещик потерпел поражение (по крайней мере, более поздних документов о применении Правил нами не обнаружено).

***

Видимо, развертывание в Сепычевской волости борьбы «с рас­путством» явилось следствием более масштабных мероприятий, инициированных самим императором, о которых мы узнаем из секретной инструкции графа С.Г. Строганова, отправленной из Москвы 5 апреля 1847 г. главноуправляющему Пермским нераз­дельным имением В.А. Волегову20. Владелец имения сообщает последнему, что в полученном им от министра внутренних дел отношении говорится о повелении Николая I, последовавшем 15 марта 1847 г. после министерского доклада «о средствах к пре­сечению сводных браков по Пермской губернии». Император ре­шил «дозволить тамошним владельцам» отдавать в рекруты крес­тьян, «состоящих под судом за вступление в сводный брак». Но если они состояли под судом еще по другим делам, светским или религиозным, то подлежали «удалению из места жительства»21. Кроме того, «владельцам тех селений, в коих существуют сводные браки, вменить в обязанность учредить в означенных селениях Училища по одному на 2 тысячи душ»22. Последнее распоряжение поражает своим коварством. Далее С.Г. Строганов пишет своему управляющему:

«Сообщая все вышеприведенное, я прошу вас по получении по установленному порядку от г. Пермского гражданского губернато­ра извещения об этих постановлениях немедленно объявить их по всем прикащичествам, где преимущественно живут раскольники, для общаго их сведения и в особенности для придерживающихся сводным бракам, и, объяснив им следствия, какия могут иметь эти постановления на упорствующих, принять самыя кроткия убеждения к их вразумлению. С этим же вместе объявить им, что если по прошествии года число сводных браков // не уменьшится между ними значительным образом, то немедленно приступле-но будет к учреждению, согласно с постановлениями, училищ на счет их обществ и вменено будет в неизменную обязанность де­тям их посещать оныя.

При этом я в особенности желал бы, чтоб вы обратили внима­ние на молодых крестьян, для которых наступает пора женить­ся, чтобы всеми силами увещания внушить им понятие о необ­ходимости освящения брачного союза в церкви Православной или Единоверческой, и в то же время занялись бы составлением проэкта для учреждения помянутых школ с представлением его на мое разсмотрение и подготовлением людей для занятия в них учительских должностей»23.

Поскольку в министерском отношении ничего не говорилось об устройстве школ именно на мирские, крестьянские деньги, то, думается, в данном случае граф схитрил и пригрозил крестьянам от царского имени не только моральной, но и материальной от­ветственностью. Школы эти появились достаточно оперативно. Так, уже к 15 марта 1848 г. относится «Сведение о сельских шко­лах в имении ее сиятельства графини Натальи Павловны Строга­новой»24, из которого видно, что на территории Оханского уезда школы имелись в селах Вознесенском, Карагайском, Покровском, Путинском, Сепычевском и ряде других поселков. В пяти указан­ных селах обучалось всего лишь 57 детей, из которых больше по­ловины (36) были православными, 10 единоверцами (по 5 человек в Вознесенском и Покровском) и всего лишь II «раскольничьих» (4 ребенка в Покровском и 7 в Сепыче). В последней школе обуча лось еще 2 православных, так что она была единственной в Вер-хокамье, где преобладали дети староверов. Но в целом число уча­щихся в таких школах оказалось мизерным — всего 106 детей на весь Оханский уезд, в том числе 85 православных, 10 единоверцев и 11 староверов. Не лучше были результаты и по всему Огромному пермскому имению - всего 324 учащихся (207,83,34). В этих шко­лах преподавалось чтение, письмо и пение (церковное). По всей губернии чтению обучалось 277 человек, письму 47 и пению 119. В пяти названных выше селах Верхокамья все 57 детей учились только письму. В общем, пермские староверы, продолжая жить по-старому, провалили и «постановления», исходящие от самого императора Николая I.

Однако к концу века отношение староверов к образованию под­растающего поколения коренным образом изменяется. По край­ней мере, участники подворного обследования экономического быта крестьян северо-западной части Оханского уезда в 1890— 1891 гг. отметили относительно Сепычевской волости «отрадный факт, что сектантская замкнутость и отчужденность от всяких новшеств составляет уже предание давно минувших лет— пу­тем усиленного распространения грамотности они не только не чуждаются местной земской школы в с. Сепыч, но говорят, что она одна не может удовлетворить спрос на грамотность всего на­селения волости. Крестьяне отдаленных обществ просят земство организовать школы грамотности по деревням, причем крестьяне сами обеспечат помещение, мебель, дрова»25.

Но возвратимся ко временам В.А. Волегова. Потерпела провал и затея по пресечению невенчанных браков. Местные верхокамские староверы отвергли ее, так сказать, явочным порядком, не вступая по этому поводу с властями в полемику. Однако уверенно можно сказать, что они полностью разделяли развернутую ар­гументацию о законности таких браков, доведенную в 1846 г. их добрянскими собратьями до графини Н.П. Строгановой. Это про­странное «Объяснение», содержащее десятки точных ссылок на церковное и гражданское законодательство (с указанием номеров глав, статей и параграфов), начиная с раннехристианских памят­ников и до николаевских времен — блестящий образец полеми­ческого искусства и высокого уровня образованности староверов. Этот документ, переписанный в канцелярии с оригинала прекрас­ным почерком на хорошей бумаге, мог быть подготовлен только очень компетентным человеком. Практически он представляет собой законченную работу о таинстве брака. Производит впечат­ление и спокойный, уверенный тон памятника, стройная аргумен­тация и ощущение убежденности автора в истинности и справед­ливости написанного. Не вдаваясь в чисто богословские доводы, приведем лишь общее рассуждение, предваряющее детальную полемику, которое хорошо иллюстрирует стиль этого сочинения, опирающегося на многочисленные труды староверов, отрицаю­щих церковный брак:

«...Бракосочетания между всеми старообрядцами в России свершались в собственных их домах, родителями без священства, кому где место и обстоятельство дозволяли, соблюдая при том всю наивозможную благоговейность и порядок, изложенной на этот случай в древних уставах, ибо церквей и священников тогда не было. // Таковыя браки совершались по неимению священства по одному благословению родителей с добровольного согласия жениха и невесты, что и признавали за истинной брак как сопря­женный по правилам Святых отцов — сущность брака состоит единственно во взаимном обете сочетающихся, утверждая оный целованием животворящаго креста и Святых икон, воздвигаемых родителями, ибо книга оглавления законов Греческой церкви, от­деление 11-е, глава 1-я, доказывает, что брак составляется совеща­нием мужа и жены, и укрепляется обоюдным согласием их — при двух или трех свидетелях»26.

Напоминанием и предупреждением новым владельцам звучит следующее высокопарное обращение, где говорится о том, что предки строгановских староверов всегда были «под мудрым по­кровительством и попечением достойных блаженной памяти вы­сокими делами в защиту страждущаго человечества незабвенных владельцов наших их сиятельств: Сергея Григорьевича, Алексан­дра Сергеевича, Павла Александровича и Софии Владимировны, также и мы жили спокойно и сии высокия особы употребляли на­стояние в правительствах, дабы мы ни в каком случае касательно веры нашей были не стеснены, а покойная госпожа наша графи­ня София Владимировна предписала бывшему управляющему Пермскаго ея имения Якову Григорьевичу Волегову за нас при-стательствовать, и потому тогда служба Божия (кроме литургии) и Христианские требы свершались по древлепечатным книгам в молитвенных домах священниками, привозившимися из монас­тырей Саратовской губернии»27.

***

Может показаться, что у графа С.Г. Строганова сложилось, в результате провала борьбы с «распутством» в Сепычевской во­лости в 1846-49 гг., достаточно негативное отношение к местно­му населению. Однако такое предположение полностью рассеи­вается после ознакомления с относящимся к 1849—50 гг. «Делом по представлению Очерского окружного правления об оказании льгот крестьянам Сепыческого и Путинского ведомств, потерпев­ших убытки от градобития и пожара»28.

Данная история любо­пытна еще и тем, что в ней приняли участие все инстанции огром­ного имения - от крестьян до самого графа. Она началась с того, что летом 1849 г. сильнейший град нанес большой урон озимым хлебам десятков крестьянских хозяйств в Сепычевской волости и примерно в то же время сильный пожар уничтожил целый ряд дворов в Путинской волости. После этих событий пострадавшие крестьяне по заведенному порядку обратились в Очерское окруж­ное правление с просьбой о предоставлении им льгот в выплате денежного и натурального оброка. Правление, увидев бедствен­ное положение крестьян, но не имея полномочий для решения данного вопроса, в соответствии с правилами делопроизводства отправило донесение в вышестоящее учреждение - Главное управление Пермского нераздельного имения, находящееся в селе Ильинском.

Дальнейший ход событий мы узнаём из напи­санного прекрасным почерком «пояснения» за № 203 от 2 фев­раля 1850 г. с подробным изложением сути вопроса и расхожде­ний вотчинных учреждений во мнениях. Документ, подписанный главным управляющим Пермским нераздельным имением Во-леговым, членами Управления Василием Власовым, Михаилом Теплоуховым, Степаном Кожиновым и секретарем Александром Булычевым, был направлен через Главную вотчинную контору в Петербурге владельцу имения в Москву. Очерское правление предлагало предоставить 36 крестьянским хозяйствам льготы по оброку на 94 руб. 37 1/8 коп. и по исполнению трудовых повиннос­тей на 26 руб. 41 коп., а всего на 120 руб. 84 коп. серебром29, или по 3,36 руб. одному хозяйству. В ответ на эту инициативу Главное управление «дало знать Очерскому правлению, что не находит нужным испрашивать у Вашего Сиятельства льготы крестьянам в поземельном платеже. Но если Очерское правление признает не­обходимым сделать кому-либо из тех крестьян в денежных или хлебных сборах облегчение, то представить мирским обществам назначить и сделать оное по их усмотрению на свой счет. На по­сыльные же льготы Главное Управление согласилось»30.

Казалось бы, на этом вопрос должен быть исчерпан. Но окружное правле­ние, получив предписание вышестоящей инстанции, решительно встало на защиту пострадавших крестьян и «вошло с донесением что по соображению местных// обстоятельств испрашиваемая льгота Сепыческим и Путинским крестьянам необходима потому во-первых, что Путинские крестьяне, коим испрашивается оная' лишились от пожара всего своего имущества, а некоторые из них значительного количества хлеба, бывшего у них в запасе — крес­тьяне эти, будучи бедного состояния, не могут обзавестись скоро новым домоводством без должного пособия; во-вторых, сепычес-кие крестьяне, судя по пространству выбитого у них хлеба по­терпели также значительные убытки. При составлении сведения на градобойцов не принят в расчет несколько попортившийся от градобоя хлеб на пространстве 101 десятины, от которого крес­тьяне хотя и понесли убытки, но как убытки эти не могли быть с точностью определены, потому и не вводились в соображение и вознаграждение за оные не спрашивается; сверх этого убыток выводился по самой умеренной мере, но в натуре мог быть го­раздо больше. Все это имея в виду, Правление испрашивало хотя умеренное, но необходимое пособие по важности понесенного убытка и по состоянию крестьян, а что они потерпели довольно значительный убыток от градобоя, то это доказывается личною просьбою сепыческих крестьян в последнюю бытность управляю­щего Очерским округом в Сепыче об освобождении их от денеж­ных и хлебных платежей. Если же предоставить удовлетворение просителей о льготах мирским обществам на свой счет, как пред­полагает Главное управление, то, без сомнения, потерпевшие несчастие ничего не получат, чему были прежде примеры; без об­легчения же // в платеже налогов потерпевшим несчастие крестья­нам хозяйство их может прийти в совершенный упадок. Почему Очерское Правление снова настоит об испрошении от Вашего Си­ятельства назначаемой льготы в платеже поземельных налогов на счет господской экономии»31.

В ответ на это подробное изложение позиции округа Главное управление заявило, что «в отношении льгот... оно остается при первом своем мнении, чтоб льготы сии сделать на счет