1832 год

Феодор Васильевич Соловьев

Феодор Васильевич Соловьев тянул священническую лямку в мосальском селе Николостане тридцать лет. В 1802 году его определили туда, в 1832 он бежал. Сведений о Соловьеве немного. Сохранилось упоминание о николостанском батюшке Иосифе Иванове, которого в 1828 году определили в причетники и запретили священствовать: дьячка поколотил. Отец Феодор кадил иконы с ним в одном храме. А бежал он будто бы из-за угрозы наказания.

Соловьев поселился во Ржеве, где служил при старообрядческой моленной на Князь-Димитровской стороне. Приезжал изредка в Москву и на Рогожском кладбище помогал тамошним священникам.

Отца Феодора впервые арестовали в 1836 году. Он притворно раскаялся, но потом снова стал служить у старообрядцев. Тогда же синод лишил его сана и священника передали в распоряжение калужского губернского правления. Николай Первый написал на синодском докладе: «Лучше, лишив священнического сана, заключить в монастырь под строгий надзор».

Отвезенный в Оптину пустынь, отец Феодор вновь раскаялся. Его присоединили к господствующему православию. Как только представился случай, опять Соловьев ушел к старообрядцам.

Пробил колокол - и был очередной арест. Но отец Феодор кочевал по монастырским застенкам до 30 июня 1845 года, когда бежал из Архангельской обители города Юрьева Владимирской губернии на Рогожское кладбище. Там были у него старые связи, да и место знакомое. Старообрядцы приняли его как исповедника, и поселился священник на квартире вольного хлебопашца Липатова, там же крестил, венчал, исповедовал и причащал. На самой Рогожке ему появляться было опасно.

Где-то через полгода Соловьев вновь был лишен свободы и отвезен в тюрьму Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря. Больше ничего о нем неизвестно. Но то, что есть, дает основания отнести его к тому же типу людей, что Лихачев и Федоров.

Села Николостана теперь не существует.

ГАКО. Ф.33. Оп.1. Д.5041 (сведения о состоянии прихода в Николостане). Священник не указан.

Мельников П.И. (Андрей Печерский). Очерки поповщины. - Собр. соч. в 8 томах. Т. 7. М. Правда. 1976. С. 421, 447 - 448.

 Михаил Матвеевич Новоградский

Отец Михаил Новоградский - сын пономаря из села Борщовки Калужского уезда, родился в 1803 году. Окончив духовную семинарию, был произведен во священника в село Высокое Перемышльского уезда. Приход был здесь невелик - 47 дворов и чуть более двухсот душ мужиков. Дохода особого отец Михаил с причетниками не имел. Вот, к примеру, всего 60 рублей в 1823 году на троих вышло. В конце 1820-х отец Михаил куда-то задевал ставленую грамоту. Благочинному он заявил, что ее, дескать, украли. Однако о пропаже документа он долго не сообщал начальству, надеясь якобы грамоту отыскать. Это-то и вызвало подозрения: а не передал ли батюшка бумагу кому постороннему? Такие случаи бывали. Иногда бедный священник, бравший в долг денег, оставлял в залог грамоту.

Новоградского перевели к архиерейскому дому «для усмотрения в поведении».

Отец Михаил зарекомендовал себя как порядочный человек. По приказу епископа его отпустили. Благочинный получил, однако, предписание, держать за Новоградским «неослабный надзор».

30 марта 1830 года, на Вербное воскресенье, в Казанской церкви села Высокого произошла во время литургии драка. Ее виновницей была психически больная женщина. И хотя отец Михаил ни в чем не был виноват, с него и с причетников взяли строгую подписку, чтобы впредь они вовремя доносили начальству «о всем, заслуживающем внимания».

В октябре 1830 года отца Михаила перевели в село Панютино Козельского уезда...

Михаил Новоградский потерял жену рано. В 1831 году он числится по консисторским справкам вдовцом, у которого осталось на руках трое детей. Самому младшему - полтора года.

20 октября 1832 года Новоградский уехал в Козельск и в приход не вернулся. «Полагательно, что он удалился к раскольникам», - заключил в своем рапорте в консисторию благочинный.

Сам Новоградский не указывал на причины, подтолкнувшие его к побегу. Однако они на поверхности: расстроившиеся отношения с духовным начальством из-за грамоты и драки в Высоком, потом трудности, как сейчас говорят, социального плана: один с тремя детьми - и никакой помощи. Ниоткуда.

В Козельске Новоградский познакомился с неким мещанином Петром Степановым из Черниговской губернии. Тот предложил ему перейти в старообрядчество. Отец Михаил согласился. В том же 1832 году они вдвоем приехали в Святскую слободу Суражского уезда Черниговской губернии (теперь Брянская область). Местные старообрядцы согласились, чтобы Новоградский священствовал в здешней часовне. Отец Михаил поселился сначала на квартире, где прожил с месяц. Затем местные купцы отвели ему отдельный дом.

Пробыл в Святской слободе Новоградский до 1837 года Он исполнял все, что полагалось священнику. Иногда ездил в расположенный неподалеку старообрядческий Покровский монастырь, где с благословения игумена Иосифа совершал литургию и освящал дары для причастия.

Но вот имя Михаила Новоградского стало известно самому государю императору Николаю Павловичу. Его Величество дал распоряжение министру внутренних дел, дабы предписал черниговскому начальству выслать Новоградского в Калугу.

Зимой 1837 года отца Михаила арестовали.

12 февраля Новоградского «за надлежащим присмотром» уже привезли в калужскую духовную консисторию, где он был лишен сана.

Куда занесла его дальнейшая судьба и на какой стороне умер он, документы не сообщают. И еще: в деле Новоградского нет никакого упоминания о том, что он присоединился после ареста к господствующему вероисповеданию или просил об этом.

ГАКО. Ф.33. Оп.1. Д. 4479. Л.5.

Ф.62. Оп.14. Д. 82.

Ф.130. Оп.1. Д. 402 (Дело о драке).

 Афанасий Степанович Дмитриевский

В том же 1837 году вместе с Михаилом Новоградским по личному распоряжению Николая Первого был арестован на Стародубье еще один старообрядческий священник из калужского края - Афанасий Дмитриевский.

Родился отец Афанасий в 1775 году. В 1802-м был определен пономарем в село Булатово Козельского уезда. Богослужение постигал на практике, в семинарии не учился. В 1818 году его посвятили в священнический сан. С Булатовом была связана вся жизнь отца Афанасия, от мягких ногтей до зрелых лет.

В начале декабря 1832 года Дмитриевский бежал в Черниговскую губернию, в Климову слободу. На допросах в консистории отец Афанасий говорил, что толкнула его на этот шаг бедность.

С мещанином Петром Простовым (об этом человеке кроме его имени и фамилии больше сведений нет) Дмитриевский познакомился в Козельске. Простов и посоветовал священнику присоединиться к древлему православию. В Климовой слободе Дмитриевский пожил одну неделю у местного уставщика Ивана Андреева. А затем купцы Василий Смирнов и Петр Сухов отвели для него отдельный дом.

Дмитриевский рассказывал в консистории, что в Климовой слободе служил он в Святотроицкой церкви, ездил в местный Казанский женский монастырь. Здесь ему помогал в богослужении монастырский священник, тоже «беглый», конечно, из Курской епархии.

В феврале 1837 года Дмитриевский был доставлен в консисторию и затем лишен сана. Далее он был препровожден в губернское правление и ему предстояло избрать род жизни. Зима к тому времени уже миновала. Заканчивался май.

Сохранилось краткое описание примет Дмитриевского. Русоволосый, с проседью, лет пятидесяти, с чистым лицом, прямым носом и родинками на обеих щеках. За долгую священническую службу было у отца Афанасия всего три проступка. В 1824 году он повенчал одну пару, не имея на то права. Невеста была из другого прихода. Отца Афанасия определили тогда на два месяца в Оптину пустынь. В дошедших до нас документах упомянуто, что брак венчался без согласия невесты. Довольно грустное и обыкновеннейшее по тем временам дело. Вспомнить хотя бы народную песню про стоявшую у церкви карету...

Прошло с тех пор пять лет. На престольный праздник великомученика Димитрия отец Афанасий припозднился с обходом приходских дворов с крестом и святой водой. На него наложили епитимию: сто земных поклонов. Неясно только, на какой срок.

Побег к старообрядцам был у отца Афанасия последним «проступком». В пятьдесят два года он вынужден был начинать совершенно новую жизнь на новом, незнакомом месте.

ГАКО. Ф.62. Оп.14. Д. 83.

1833 год

Димитрий Яковлевич Остров

Служил в селе Маковцы Медынского уезда (ныне Дзержинский район). Содержание церковного штата оценивалось как посредственное.

Отец Димитрий Остров, которому было тогда около сорока лет, окончил семинарию, жену имел. За пьянство и «леностное отправление должности» его по указу консистории запретили в священнослужении и перевели на причетническую вакансию. От места священник был отстранен. В 1833 году в Маковцы определялся уже другой человек, выпускник семинарии.

Это все, что известно о Димитрии Острове.

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д. 255.

Список «ПКЕВ»

Василий Георгиевич Кандорский

Зимою 1831 года к о.Василию в Щелканово приехал один из местных мещовских помещиков - Николай Леонтьев с семьей. У него родился сын. Мальчик был слаб, отец боялся, как бы не умер он некрещеным. Поэтому сразу же поспешил к священнику.

Отец Василий нарек мальчика Константином. «Прихода моего сельца Кудинова у г-на гвардии прапорщика Николая Борисовича Леонтьева в 1831 году 13 генваря родился сын Константин. Крещен приходским означенного села (Щелканова - В.Б.) священником Василием Георгиевым», - писал в свидетельстве о рождении мальчика сменивший Кандорского о.Симеон Федотов*. Константин Леонтьев стал известным на всю Россию философом и публицистом, не нуждающимся в представлении.

О крестившем его отце Василии Георгиевиче Кандорском неизвестно практически ничего. Вскоре он уволился за штат. Вероятно, по возрасту. В 1831 году у него сгорел дом вместе со всем имуществом. Отец Василий влез в долги, построил новый. И (как свидетельствуют следственные документы) чтобы расплатиться, метнулся к старообрядцам «на заработки». Долго не священствовал, всего десять недель. После возвращения (или ареста - это неизвестно) был определен отбывать наказание в Лаврентиев монастырь в Калуге.

На допросах отец Василий показывал, что его побегу способствовала семья калужских мещан-старообрядцев Дегтевых.

ГАКО. Ф.130. Оп. 2. Д. 17. Л.54 об.

Ф.33. Оп.2. Д. 439. Лл.69 - 69 об.

*РГАЛИ. Ф.290 (Леонтьев К.Н.). Оп.2. Д.№1. (Метрическое свидетельство Леонтьева К.Н., выданное Христорождественской церковью села Щелканова Мещовского уезда).

Игнатий Лукин (диакон)

Для диакона Игнатия Лукина роковым был месяц март.

Родился он в 1792 году. Произведен во диаконы 18 марта 1818 года. Служил в селе Пупкове Жиздринского уезда. После смерти жены Лукин перебрался в Мещовский Георгиевский монастырь, хотя всегда «чувствовал себя несродным к монашеской жизни».

И без малого через два месяца, в марте, пропал из обители бесследно.

Не нашел Лукин в монастыре успокоения. Он ощутил себя не в своей тарелке. Бегство явилось попыткой обрести себя, заполнить душевный вакуум, который даже вера в Бога не способна была перебороть.

Перебороло вино и пьяные скандалы. Но об этом еще пойдет речь.

О пропавшем диаконе целый год не было ни слуху ни духу. До следующего марта. А все это время Лукин «шатался по разным местам, надеясь быть принятым где-либо старообрядцами» и, устав от скитаний, подался в Киево-Печерскую лавру поклониться мощам святых. Потом решил вернуться в Калугу.

В деле Лукина нет сведений, предлагали ли диакону где-либо служить и почему он не осел ни в какой старообрядческой общине. Есть такие люди, которые вообще нигде не уживаются. Они везде находят, что не нравится. Это - от болезненной мнительности, которая может сочетаться и с каким-нибудь телесным недугом. Я не могу на сто процентов утверждать, что Лукин был из таких. Но его поступок все же кажется примечательным. Наказание диакону никакое не грозило. Скорее всего, к необходимости бежать Лукин пришел без посторонней помощи. Это было бегство без влияния социальных обстоятельств, не ради денег - осознанный поиск, движимый духовным неустройством, и в то же время - поиск слабой души, не способной на твердый поступок, не уверенной в себе. Всем этим его побег отличается от уже известных «приключений» монахов Павла и Иосифа и схож с ними.

Очутившись в городе Белицке Могилевской губернии (ныне в Гомельской обл.), диакон, будучи без паспорта, стал «встречать препоны к свободному следованию» (как он сам потом признавался), сдался в местный земский суд, где во всем раскаялся и попросил «о даче ему способов возвратиться в Калужскую епархию». В марте (ох уж это март!) 1834 года беглеца под конвоем отправили к духовному начальству и сдали под расписку. Сохранилось описание примет Лукина: «росту среднего, лицо чистое, белое, глаза серые, нос умеренный, волосы... темно-русые, усы рыжеватые, на правой руке четвертый палец испорчен» (не знаю только, с какой стороны этот палец отсчитать).

Наказание Лукин отбывал в двух монастырях: сначала в Тихоновой пустыни, затем в Мещовском Георгиевском. Диакона перевели туда в феврале 1837-го. По отзывам настоятеля иеромонаха Августина, вел себя беглец «добропорядочно, честно, трезвенно, беспорочно».

Будучи прощен и «реабилитирован», Лукин остался в монастыре на «вечное поселение». Он был белым диаконом, то есть жил при обители, но монахом не являлся.

Трудно судить, как сложилась бы жизнь Лукина, перейди он в старообрядчество. Но в монастыре диакон, не имевший до побега никаких взысканий, покатился, как говорят, по наклонной плоскости.

Итак, минуло девять лет.

В конце апреля 1846 года епископу Калужскому Николаю легли на стол несколько листов плотной бумаги, исписанной широким почерком с похожими на рыболовные крючки завитушками букв «К», «Д» и «Б». Это был рапорт нового настоятеля Георгиевского монастыря Никодима, подписанный еще пятью монахами, священником и послушником.

«Лукин за все время моего начальства, - прочитал преосвященный, - мало вел себя честно, порядочно и благопристойно, благоговейно же никогда, но все было терпимо ему в надежде на исправление. Нередко помянутый Лукин уходил из монастыря в город... и возвращался всегда пьяный до безобразия. Если у него недоставало денег, чтобы удовлетворить страсти своей, то он продавал монастырскую одежду и белье, которое или совсем пропадало, или было искупаемо (выкуплено - В.Б.). К исправлению его были употреблены мною все средства увещевания, выговоры, поклоны, отлучение от братства и трапезы, но... бесполезно, и вместо того, чтобы устыдиться толиких забот и снисходительных попечений и исправиться - дерзость его и бесстрашие простерлись до того, что и в церкви с крылосными заводит ссоры и дерется кулаками. Так, в среду светлой седмицы отлучился из монастыря самовольно в город и возвратился пьяным до безобразия, не имея на себе и вида человеческого; и когда мною приказано было отлучить его от братства, чтобы отрезвить... то буйство его изрыгнуло такое сквернословие, которое быть может и в миру развратно живущие устрашились бы произнести».

Допек диакон монахов. Они просили удалить его. Но епископ только запретил Лукину священнослужение, рекомендовал строго предупредить и «определить в послушнические по монастырю труды».

Вроде бы повлияло, Лукин стал исправляться. Но вскоре сорвался вновь.

В декабре 1847 года (Лукину уже 55 лет) настоятель «за нетрезвую жизнь, дурное поведение и грубый необузданный характер» запер диакона под замок в «рабочую избу». Там Лукин «делал... такие неистовства и похабства, которые и представить описанию срамно и неприлично». А как только диакона выпустили, он опять дал из монастыря деру. Монахи осмотрели его келью и заметили пропажу сапог. «Вероятно, пропил», - заключил настоятель.

Но в это раз Лукин бежал не к старообрядцам - к епископу. Наверное, жаловаться на жизнь. Преосвященный принял его и повелел явиться обратно. 20 января буйный диакон в который раз пал в ноги своему настоятелю: каюсь! Это было в тот самый день, когда ровно 15 лет назад, потеряв жену, Лукин впервые шагнул в ворота Мещовского Геогриевского монастыря...

Испросив прощения у братии, диакон обязался вести себя трезвенно и порядочно. Сдержал ли слово - неизвестно. На этих обещаниях дело его заканчивается.

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д. 340.